Моя Чалдонка - [20]

— Нет.

— Что вы, Мария Максимовна, глубину-то ищете? — вмешался Кайдалов. — Нет ее, глубины. Распустились без присмотра. А Пуртов как был сорванец и бездельник, так и остался. Я третьего дня его вызвал, а он: «Готовлюсь по одним предметам — спрашивают по другим». И усмешечка этакая… Каков?

— Да, да… — Мария Максимовна засмеялась мелким, дробным смехом. — И со мной он так же объяснился. Я ему и говорю: «Докладывай, миленький, по каким готовился». Проверила, поймала голубчика. — Она выразительно сжала пальцы в кулак. — Очень ему досадно было. А вам, Ларион Андреевич, еще проще проверить, чем мне, вы же у нас у-ни-вер-сал — по всем предметам специалист. — Тонкая улыбка пробежала по сухим губам старой учительницы и исчезла. — Очень уж вы переменились, Ларион Андреевич, очерствели, что ли, в себя ушли. Нельзя так, ведь вы старый учитель. Работать стали с унылым однообразием, словно каторгу отбываете. Вывели бы ребят к Урюму, к береговой террасе, в Ерничную падь. Терпеть не могу скуку — она сокращает жизнь.

— Я не Жюль Верн и не Фенимор Купер, чтобы их развлекать. Скоро меня заставят плясать на уроках. А мне не до плясок, не до плясок! Да, да, и ничего смешного тут нет!

Стул под Кайдаловым заскрипел.

— А что с Отмаховым делать? — сказала Ирина Романовна, маленькая женщина с бледным лицом, в очках. — Он невесть что выдумывает: «Немецкий язык, говорит, теперь во всем мире отменен. Остался только у фашистов и немецких овчарок». Что с ним делать?

— Приструнить их надо! — буркнул Кайдалов. — А кого и помелом из школы вон!

Тоня отшвырнула ручку:

— Нет, я и записывать этого не стану! Что же получается? Отцы на фронте, а мы с их детьми воюем! Может… может, отец Пуртова сейчас ваших близнецов защищает?

Кайдалов ударил себя кулаком по колену:

— Вы… вы мне душу не ворошите, не трогайте!

Мария Максимовна все это время несколько раз неслышно меняла положение ног. «Заломило барометр мой…» Она с заметным трудом встала, оперлась руками о стол.

— B каждой школе свои Пуртовы и Отмаховы, — немного ворчливо сказала она. — Куда мы от них сбежим? Мы с ними, как я вот с этим кольцом на моем пальце. Уж тридцать лет не снимаю. Ларион Андреевич, не годится так! — Мария Максимовна говорила строго, не торопясь. — Горе-то у вас горькое, кто же отрицает, да ведь и у них, у детей, своего горя мало ли? Что же, криком кричать? Нас оставили здесь не потому, что мы слабые, беспомощные. Мы сильные и очень нужные.

Она глубоко вздохнула, села в кресло, откинулась на спинку, прикрыла рукой глава.

«Ох, стара я, стара…»

Кайдалов вытащил огромный носовой платок, звучно высморкался и заскрипел стулом. Звук был такой, словно не один, а несколько человек одновременно усаживались, скрипели стульями, сморкались.

— Надо нам оркестром работать, не дудеть каждому в свою дуду, — не меняя позы, сказала Мария Максимовна. — Что же, может, предложения есть?

— Хорошо бы родителей пятиклассников собрать, — сказала Ирина Романовна, — а Тоне надо провести сбор.

— Правильно. — Тоня встала. — И у меня п-п-предложение. — Она чуточку заикалась; в школе к этому уже привыкли, и всем казалось, что этот милый недостаток даже идет к Тоне — к ее подвижной фигуре, летучей походке, сосредоточенному лицу. — Все же у нас двенадцать отрядов. У меня и физкультура, и второй класс веду. Я не к тому, что трудно, но просто не успеваю. — Она говорила так, словно оправдывалась в чем-то. — Надо пятому «Б» хорошего вожатого. И еще буфет бы открыть.

Все рассмеялись. Мария Максимовна отняла руку от глаз и внимательно посмотрела на свою бывшую ученицу.

Она помнила ее синеглазой, тоненькой девочкой с косичками в палец толщиной. Задумчивое лицо, чуть длинноватый нос, которого она стыдилась, пухлые губы. Тоня любила спорт: играла в волейбол, ходила на лыжах; когда подросла, стала охотиться вместе с отцом. И вся она была в отца — худощавая, крепкого сложения, выносливая. Когда Дмитрий Рядчиков работал на бутарах[7] — добывал золото, дочь носила ему обед в узелочке, иногда за пять-десять километров. Она была хозяйственно-практичной, деловитой и бесстрашной.

Двадцать второго июня сорок первого года Тоня прибежала к Марии Максимовне домой:

— Вы слышали? Вы знаете? Война! Дайте мне любое дело — сейчас, немедля!

— Пойди вот, девочка, перепиши всех детей школьного возраста.

Тоня с недоумением посмотрела на учительницу.

— Да, да, это очень важно!

За несколько дней девушка обошла и Чалдонку, и поселки за протокой Урюма — Первый стан, Иванчиху — и не пропустила ни одного дома. Она принесла Марии Максимовне тетрадь, в которую тщательно, чернилами были занесены собранные ею сведения. Форму дополнила двумя графами: «Кто из мужчин на фронте» и «Материальное положение семьи».

— Ведь это же важно знать, Мария Максимовна! — сказала девушка.

Да, вот вам и девочка с косичками! Совсем взрослая стала Тоня. Вот она сейчас стоит и ждет, что же скажет директор школы.

— О, конечно, нужен и буфет, — произнесла наконец Мария Максимовна. — Вижу, что ты уже кое-что придумала. Все у тебя?

— Нет, не все. У нас пионерского клуба нет. Пионеров собирать негде.

— Не знаю, как тут помочь! Теснота ведь какая две смены, только учительская и не занята.