Моя бульварная жизнь - [65]

Шрифт
Интервал

— Ну, у нас есть, что сокращать — все эти логистики, маркетинги, подписки.

— Если начнутся сокращения, то они всех коснутся.

— Что — и редакцию? Эту курицу, несущую золотые яйца?

— Ну, если ты внимательно присмотришься, обязательно найдешь резервы. Обязательно.

— Что-то я не пойму, — у меня внутри слегка похолодело, — ты уже сокращал малые издания — в результате они все закрылись.

Костылин меня как будто не слышал:

— Вот, например, зачем (он сказал грубее) тебе три заместителя? Две недели они занимаются выпуском номера, а потом две недели отдыхают. Это сейчас слишком расточительно. Не те времена.

Так. Не просто он все говорит. Значит, уже обсудил с Хозяином. Скорее всего, Хозяин предложил своему ближайшему сатрапу подумать о путях экономии в издательском доме. И доблестный Костылин придумал, кого и как сокращать. Других бездельников здесь, конечно, нет.

— А нельзя начать с других подразделений? — пыталась я вразумить его.

— За другие подразделения отвечает Уткин, а они с Хозяином — что? Правильно, из одной песочницы. Уткин всегда найдет аргумент, зачем ему нужны логистика или маркетинг, прости Господи. А вот зачем тебе три зама, ты даже сама себе не можешь объяснить.

— Может, стоит начать с машин и водителей? — жалобно покосилась на него я, хотя догадывалась: они уже все решили без меня. А Костылин тем временем продолжал.

— Ты пока подумай хорошенько, кого бы еще могла сократить. Все равно этого не избежать. Пока они там примут решение — ты уже подготовишь списки, так сказать, предупредишь их возможные действия.

Про водителей я сказала совсем не зря. Была в издательском доме — кроме секретарш — еще одни каста неприкасаемых — водители персональных автомобилей. Я никогда точно не знала, сколько на балансе издательства числилось машин, но вот сколько мужчин одного сословия и примерно одного возраста каждый день в обед приходили в столовую и выстраивались в длинную очередь, знаю — около тридцати. Не в каждом гараже не каждого авто-предприятия насчитается столько водил, сколько их было у нас. Для них было оборудовано специальное помещение — комната отдыха в цокольном этаже с телевизором, видео, бильярдом и даже компьютерами. Персональные машины полагались всем маломальским начальникам, включая всех заместителей, руководителей всяческих служб, коих, как я уже говорила, здесь была просто прорва. Отдельные машины с парой сменных водителей предназначались для семьи Хозяина, для семьи генерального директора Уткина, ну а когда все учредители еще гостили в России, наверное, для их семей тоже. Машина под задницей полагалась начальству и их домочадцам круглосуточно, поэтому на каждой работали по два водителя посменно.

Я тоже получила машину, как только стала редактором газеты «Успех». Водителя можно было подбирать самой, но у меня не нашлось подходящей кандидатуры, я положилась на удачу. И не зря. Мне достался замечательный человек по имени Женя, с которыми мы не расставались все 12 лет. Но поскольку я — азартный водитель, люблю ездить за рулем, то выпросила у Хозяина право самой возить себя на работу на служебной машине. Хозяин разрешил, но сказал:

— Для вашей безопасности я бы вам этого не советовал.

Меня еще так тронуло тогда, что он заботится о моей безопасности!

Эти два попугая — Жилин и Костылин — тоже сразу побежали просить доверенность на служебные машины. Каждому из них положены «рено», покруче моей «шкоды». Им надо было ездить на левые дела — к девкам да на гулянки, и свидетель в виде водителя явно их не устраивал. Хозяин и им дал право руля.

И началась счастливая жизнь! Я на машине ездила, а Женечка ее мыл, заправлял, менял колеса, проходил ТО и забирал ее в тех редких случаях, когда на каких-то мероприятиях мне приходилось выпивать.

Когда мы ушли на Поликарпова и стали не просто бедными — нищими, я честно сказала Жене, что платить мы ему не сможем, и если у него есть предложения, пусть он ими воспользуется. Но Женечка мужественно остался с нами, жил практически без зарплаты, помогал развозить тираж и ездить по редакционным нуждам. Жилин, а потом и Костылин разбили свои служебные тачки, и ездили на своих машинах. После этих аварий Хозяин уже больше не дал мне «права руля», ссылаясь на ту же мою безопасность.

Надо ли говорить, что Женя стал членом моей семьи! Особенно его полюбила мама, которую он иногда подвозил в ветеранскую поликлинику или аптеку. Мама кормила Женечку пирожками, поила чаем, а Женя таскал ей сумки и не позволял поднимать тяжести. Но основное время он, естественно, проводил в комнате отдыха, потому что чаще всего я приезжала на работу и сидела в офисе весь день. Вечером он вез меня домой.

Летом дорога до дома удлинялась за счет дачи в Поповке, но по выходным я предпочитала ездить туда самостоятельно — за рулем собственной машины. Между прочим, у меня всегда были «Жигули» — я переездила практически на всех моделях. Первую свою скромную иномарку я приобрела уже на посту редактора «Вич-инфо».

И вот представьте мое изумление, когда вместе с машиной «ауди», положенной вроде бы по статусу как главному редактору газеты, мне назначают еще одного водителя! Да у меня Женя не всегда загружен и свободен по выходным, зачем мне второй?


Рекомендуем почитать
Слово о сыновьях

«Родина!.. Пожалуй, самое трудное в минувшей войне выпало на долю твоих матерей». Эти слова Зинаиды Трофимовны Главан в самой полной мере относятся к ней самой, отдавшей обоих своих сыновей за освобождение Родины. Книга рассказывает о детстве и юности Бориса Главана, о делах и гибели молодогвардейцев — так, как они сохранились в памяти матери.


Скрещенья судеб, или два Эренбурга (Илья Григорьевич и Илья Лазаревич)

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Танцы со смертью

Поразительный по откровенности дневник нидерландского врача-геронтолога, философа и писателя Берта Кейзера, прослеживающий последний этап жизни пациентов дома милосердия, объединяющего клинику, дом престарелых и хоспис. Пронзительный реализм превращает читателя в соучастника всего, что происходит с персонажами книги. Судьбы людей складываются в мозаику ярких, глубоких художественных образов. Книга всесторонне и убедительно раскрывает физический и духовный подвиг врача, не оставляющего людей наедине со страданием; его самоотверженность в душевной поддержке неизлечимо больных, выбирающих порой добровольный уход из жизни (в Нидерландах легализована эвтаназия)


Высшая мера наказания

Автор этой документальной книги — не просто талантливый литератор, но и необычный человек. Он был осужден в Армении к смертной казни, которая заменена на пожизненное заключение. Читатель сможет познакомиться с исповедью человека, который, будучи в столь безнадежной ситуации, оказался способен не только на достойное мироощущение и духовный рост, но и на тшуву (так в иудаизме называется возврат к религиозной традиции, к вере предков). Книга рассказывает только о действительных событиях, в ней ничего не выдумано.


Побеждая смерть. Записки первого военного врача

«Когда же наконец придет время, что не нужно будет плакать о том, что день сделан не из 40 часов? …тружусь как последний поденщик» – сокрушался Сергей Петрович Боткин. Сегодня можно с уверенностью сказать, что труды его не пропали даром. Будучи участником Крымской войны, он первым предложил систему организации помощи раненым солдатам и стал основоположником русской военной хирургии. Именно он описал болезнь Боткина и создал русское эпидемиологическое общество для борьбы с инфекционными заболеваниями и эпидемиями чумы, холеры и оспы.


Кино без правил

У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.