Моя бульварная жизнь - [19]
Валерий Абрамович мой пыл пытался остудить: «Я ценю вашу заботу обо мне, но эту историю никто никогда не опубликует — в нашей стране не любят ни каяться, ни признавать своих ошибок».
«Ну, да, — шумела я в ответ, — как это не опубликуют? У нас — демократия, свобода слова! „Собеседник“ — передовая газета и у нее молодой прогрессивный главный редактор!» Я считала, что это веские доводы.
Валерий Абрамович смотрел на меня с сочувствием, как на слегка умалишенную.
В общем, я проделала гигантскую работу: обзвонила многих участников того самого партийного собрания, на котором все единогласно проголосовали за исключение из партии их знаменитого коллеги, невиновность которого была очевидна. Нет, вру. Один человек — Геннадий Жаворонков — был против. Через три месяца, кстати, его тоже выгнали из «КП». А «старики» редакции — знаменитые Ярослав Голованов, Ольга Кучкина, Василий Песков и другие просто не пошли на это позорное сборище.
Гордая, я принесла свою статью главному редактору «Собеседника». Через день он мне сказал, что статья плохая, «не прописанная», бездоказательная, и ставить ее нельзя. Была, конечно, в моем опусе одна закавыка: секретарь парторганизации, который устроил тогда суд Линча над Аграновским, теперь являлся главным редактором «Комсомолки», считал себя демократом и создавал новую свободную журналистику. Но ссылку на него я готова была убрать.
Мой главный поморщился:
— Не в этом дело. Слабенькая статейка. Плохо написанная.
Сказал бы правду: не хочу ее печатать, потому что не хочу ссориться с коллегой из «Комсомолки». Я бы, наверное, поняла. Но назвать мою статью «слабенькой»!?
В «Собеседнике» было введено «демократическое» правило — если кто-то не согласен с мнением главного редактора — вопрос выносится на обсуждение редколлегии. Я и воспользовалась этим правилом.
Все прочитали статью. Началась редколлегия. И все по очереди начали объяснять мне, какую плохую и даже вредную статью я написала. Моя голова опускалась все ниже и ниже. Я проиграла, и как после этого я буду смотреть в глаза Аграновскому — ведь он оказался прав!
Доходит очередь до Андрея Максимова. И он держит такую речь:
— Господа, слушаю вас и поражаюсь. Зачем мы обманываем друг друга? Она, — жест в мою сторону, — написала классный материал. Жесткий, доказательный, эмоциональный. То, что в нем все до последней точки правда, я могу подтвердить — я в то время был в «Комсомолке» стажером. И хотя меня на собрание не пустили, все об этом говорили, и я точно знаю, как это было на самом деле, — вот так, как она написала. Зачем мы врем друг другу? Давайте скажем честно, что не будем печатать эту статью не потому, что она слабая, а потому что боимся поссориться с «Комсомолкой» и осложнить себе жизнь. Тогда это хотя бы будет правдой…
Вот такую речь двинул замечательный Андрей Маркович, от которого я это ожидала меньше всего. Андрей никогда не был борцом, не толкал пламенных речей и любил поговорить исключительно об искусстве.
Статью мою, конечно, в «Собеседнике» не напечатали. Но тот же Максимов после заседания редколлегии посоветовал отправить ее в «Независимую газету». Что я и сделала. Виталий Третьяков напечатал ее прямо в завтрашнем номере.
Во время рождения «Декамерона» Андрей Маркович вел на радио «Эхо Москвы» передачу о любви. Целый час он разговаривал с приглашенным в редакцию гостем о прекрасном чувстве, причем, не влезая ни в какие интимные подробности, корректно и очень эмоционально. Вот примерно такой разговор хотелось вести мне и в «Декамероне».
Раздрай в редакции
Павленкова, которая стала часто бывать в главном офисе фирмы, — фотки забрать, верстку показать и т. д., — иногда приходила и ошарашивала меня новостями: «Ты знаешь, Вичи говорят о том, что за стремительный рост тиража „Декамерону“ выписали большую премию. Приказ висит на доске». Я отмахивалась: если нам и переводили деньги, то они уходили на пока неприбыльный «Успех». Павленкова смотрела на меня с жалостью. Иногда она приступала с расспросами к Костылину. Тот немедленно делал круглые глаза: «Какие деньги, Лена, ты что? Разве ты не знаешь, сколько мы должны Хозяину за „Успех“? Мы же брали в долг, а сейчас отдаем». Въедливая Павленкова не верила, но не за горло же брать генерального директора нашей маленькой фирмы! Мы по-прежнему бедствовали, хотя и появились, наконец, мизерные гонорары, и я могла хоть иногда заказывать интервью авторам.
Самое забавное и обидное, что мои дорогие «узбеки» повели себя совсем как дети, — они обиделись на меня и на Павленкову за то, что мы фактически бросили «Успех». Но если я все-таки давила авторитетом, то с бедной Ленкой они просто перестали разговаривать. И даже ее близкая подружка Нелька, с которой они работали еще в Ташкенте в дремучие годы, в упор ее не видела. Это был такой странный бойкот, с которым никто ничего не мог поделать. И я, и красноречивый Жилин не один раз пытались объяснить и на планерке, и в личной беседе, что «Декамерон» — это не предательство, а единственно возможный путь для выживания «Успеха» — все было бесполезно. С Павленковой никто не разговаривал целый год.
18+. В некоторых эссе цикла — есть обсценная лексика.«Когда я — Андрей Ангелов, — учился в 6 «Б» классе, то к нам в школу пришла Лошадь» (с).
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.
Патрис Лумумба стоял у истоков конголезской независимости. Больше того — он превратился в символ этой неподдельной и неурезанной независимости. Не будем забывать и то обстоятельство, что мир уже привык к выдающимся политикам Запада. Новая же Африка только начала выдвигать незаурядных государственных деятелей. Лумумба в отличие от многих африканских лидеров, получивших воспитание и образование в столицах колониальных держав, жил, учился и сложился как руководитель национально-освободительного движения в родном Конго, вотчине Бельгии, наиболее меркантильной из меркантильных буржуазных стран Запада.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Данная книга не просто «мемуары», но — живая «хроника», записанная по горячим следам активным участником и одним из вдохновителей-организаторов событий 2014 года, что вошли в историю под наименованием «Русской весны в Новороссии». С. Моисеев свидетельствует: история творится не только через сильных мира, но и через незнаемое этого мира видимого. Своей книгой он дает возможность всем — сторонникам и противникам — разобраться в сути процессов, произошедших и продолжающихся в Новороссии и на общерусском пространстве в целом. При этом автор уверен: «переход через пропасть» — это не только о событиях Русской весны, но и о том, что каждый человек стоит перед пропастью, которую надо перейти в течении жизни.
Результаты Франко-прусской войны 1870–1871 года стали триумфальными для Германии и дипломатической победой Отто фон Бисмарка. Но как удалось ему добиться этого? Мориц Буш – автор этих дневников – безотлучно находился при Бисмарке семь месяцев войны в качестве личного секретаря и врача и ежедневно, методично, скрупулезно фиксировал на бумаге все увиденное и услышанное, подробно описывал сражения – и частные разговоры, высказывания самого Бисмарка и его коллег, друзей и врагов. В дневниках, бесценных благодаря множеству биографических подробностей и мелких политических и бытовых реалий, Бисмарк оживает перед читателем не только как государственный деятель и политик, но и как яркая, интересная личность.