— Как же я про Ольгу забыла? — пьяно ахнула Ирочка и икнула на сей раз громко.
— А что такого она сделает? — хорохорилась бабушка.
— Ничего такого, конечно, — развела руками Варжетхан. — Тебя она в Терек сбросит, а твоего мужа зарежет, а так, конечно, ничего не будет! Где была твоя голова, когда ты это делала? Почему со мной не посоветовалась?
— Потому что ты бы отговаривать стала. А меня Ольга в Терек не сбросит. Но мужа зарежет, это да, — задумалась бабушка. — Альбина налей еще так, как ты умеешь.
Альбина еще раз исполнила цирковой номер с наливанием араки по рюмкам и опять пролила на скатерть.
— Как ты могла ее зарегистрировать? — продолжала наседать Варжетхан.
Ирочка плакала.
— Как я могла отказать?
— Ты могла бы подвернуть ногу и не дойти сюда! Лучше бы ногу не подвернула, а сломала, я бы лично тебе гипс поставила. Как себе бы поставила. Так нет же, доперлась на своих каблуках, — вопила на все село Варжетхан.
— Что ты кричишь, сейчас все придут, — испугалась бабушка.
А все уже были здесь. В калитку вошла очередная процессия женщин. Мужчины попрятались по домам и сделали вид, что ничего не происходит. Женщин набралось много.
— Что ты сидишь? — гаркнула Альбина на Фатиму Фарзулину, которая чуть ли не под стол забилась. — Предательница! Знала, а нам ничего не сказала, да? Стол такой увидела и ничего мне не сказала, да? Давай вставай, надо людей накормить.
Фатима, младшая из всех оказавшихся за столом женщин, согласно традициям, стала обслуживать гостей под руководством Альбины. Фатима сбегала в «Кафэ-Рэсторан», принесла еды, расставила, еще раз сбегала и еще раз расставила.
Заведение Альбины действительно носило такое громкое и странное двойное название. Возможно, потому, что находилось недалеко от вокзала — ведь в поездах были вагоны-рестораны. Иначе как объяснить тот факт, что отдельное помещение для гостей, не в общем зале, а в комнате или на веранде, называлось «купэ». Посетителей в «Кафэ-Рэсторане» почти никогда не было. А заведение процветало. Если в селе устраивались торжества, «Кафэ-Рэсторан» помогал с поставкой еды. На заднем дворе резали кур, тут же их отваривали. Рядом пеклись пироги. В тазах замешивались соусы для картошки и мяса.
Альбина с бабушкой иногда спорили, что важнее — кафе или газета.
— Твоя газета через сто лет умрет, а мое кафе — никогда! — заявляла Альбина.
— Почему это? — возмущалась бабушка.
— Потому что люди не всегда хотят читать, а есть они хотят всегда! — гордо замечала Альбина и, как показывает история, была права.
Женщины уселись за столом — ели, пили, пели песни, обсуждали, что будет, если Ольга приедет. Каждая строила самые страшные догадки — что дочь Марии убьет ее мужа не кинжалом, а выстрелит из пистолета. Что Марию не сбросят с обрыва в Терек, а насильно увезут в Москву. И еще неизвестно, что хуже для Марии.
Варжетхан продолжала злиться и грозилась напоить бабушку каплями от всего, обещая ей не только понос и рвоту, но и забытье, долгий беспробудный сон и потерю способности писать тексты.
— Зачем ты так злишься? — шепотом спросила бабушка у подруги.
— Потому что это не ты решила, не твоя голова! — ответила целительница. — Зачем тебе понадобился этот замуж? Ты бы сказала, я бы тебе отвар сварила.
Да, Варжетхан знала о природе депрессии и умела ее диагностировать и лечить. У бабушки уже был сложный период, и Варжетхан давала ей свои отвары. Бабушка стала спокойна, не плакала, засыпала, но совершенно не могла работать на этих отварах.
— Я не могу. Если я не буду работать, то сойду с ума, — признавалась бабушка подруге.
— Побочный эффект. Мы снизим дозу. Подберем тебе правильную.
— Нет, я должна быть нормальной. Пусть я не буду спать, пусть буду плакать, но я должна писать. Защити мой мозг. Сделай так, чтобы я могла думать. Помоги мне.
Варжетхан давала бабушке капли, на которых она стояла, писала, ездила, работала. Никто в селе об этом не знал. Это была только их тайна. Как было тайной то, что даже малейшие нервные потрясения оборачиваются для бабушки экземой. Варжетхан смешивала для нее снадобья и продолжала ворчать:
— Ты должна лечиться не наружно, а внутрь. Дай себе отдых. Хотя бы на две недели.
— Нет, я не могу на две недели. Ты с ума сошла? Как газета две недели будет без меня?
— Ничего не случится с твоей газетой, успокойся. А ты умрешь от инфаркта, если сейчас меня не послушаешь.
— Когда умру?
— Я что — святой Георгий? Откуда я знаю?
Варжетхан тогда поставила верный диагноз — она вообще была диагностом от бога. Бабушка умерла от инфаркта…
В новом бабушкином дворе, на Энгельса, уже все напились. Пришла новая порция гостей-соседок с улицы Ленина. И все женщины возмущались — как Лермонтов могла выйти замуж? Зачем? Разве ей было плохо на Ленина? Зачем переехала сюда?
— Все, я так больше не могу! — вдруг встала и объявила Ирочка. Она достала свежий бланк регистрации, только что подписанный, еще чернила не просохли, и торжественно его порвала. Женщины снова выпили и закусили. Пошли танцевать.
— Ты теперь свободна! — объявила Ирочка. — Я так сказала, как представитель власти.
У бабушки так и не осталось свидетельства о браке. Копию в сельсовете, где Ирочка оставила запись заранее, бабушка так и не запросила. Никакой печати в паспорте тоже не стояло. Половина села считала, что порванное свидетельство можно считать разводом, половина — сомневалась. По документам бабушка оставалась свободной женщиной, но в архиве хранилась запись о ее замужестве.
