— Ты же образованная женщина! Зачем ты поддерживаешь этот миф? — удивлялась бабушка.
— Как это по-русски? Когда твоя душа отвечает за твои болезни?
— Психосоматика, — отвечала бабушка.
— Только мои пациентки не знают такой болезни, зато верят в бобы, магические отвары и колдовство. А мне какая разница? Пусть верят хоть в какашку летучей мыши! Лишь бы это им помогало.
Не пригласила бабушка на собственную свадьбу и еще одну близкую подругу, хозяйку местного кафе Альбину. Никого из редакции тоже не было. Но пока Ирочка ковыляла на каблуках, все село ее, естественно, заметило.
— Ты куда идешь? — спрашивали женщины.
— Никуда, — отвечала Ирочка.
— Да конечно, никуда. Просто так прогулять каблуки вышла! — смеялись соседки. — Скажи, куда идешь. Может, нам тоже туда надо?
— Вам туда не надо. Идите, ужин готовьте. — Ирочка переживала, что подвела бабушку и тайная свадьба перестала быть тайной.
— Ирочка, скажи, а зачем ты ленту через плечо не повесила? Мы никому не скажем! — не отставали соседки.
— Не скажу, — бурчала Ирочка, пытаясь быстрее ковылять на каблуках. — Лучше пойти на радио и там объявить, чем вам сказать. По радио и то меньше людей узнают, куда я иду.
Ирочка чуть ли не по кустам добралась до Энгельса и вошла в дом. Села за стол, сняла туфли — ноги натерла нестерпимо — и немедленно выпила араки. Какие только регистрации она не проводила, но бабушкина свадьба была из ряда вон. Все сидели молча. Почти не ели и не пили. Бабушка делала наброски к завтрашнему материалу на каком-то клочке бумаги. Ирочка заполнила свидетельство о браке, молодые расписались. Бабушка вернулась к заметкам, а ее новый муж ушел спать. Гаглоевы попрощались по-осетински и тоже ушли. Фарзулины пытались вспомнить, почему все-таки они с ними не разговаривают, и продолжали обсуждать Шекспира и неравные браки.
Тут вечер наконец перестал быть томным. В калитку вошла целая процессия с Варжетхан во главе.
— Ну и что это вы тут устроили? — спросила ближайшая бабушкина подруга.
— Кто вам стол такой сделал? Это же позор, а не стол! — Оглядев угощения профессиональным взглядом, Альбина шмякнула на землю цинковое ведро, которое держала в руках.
Бабушка оторвалась от своих заметок и радостно уставилась на компанию.
— Что ты веселишься, Мария? — грозно спросила Варжетхан.
— Заголовок удачный придумала, — ответила бабушка.
— Нет, надо было тебе капли дать. Тут не пойми что происходит, а она заголовки придумывает! — ахнула Варжетхан и кивнула Альбине.
Альбина потянулась к ведру. Ирочка очнулась от полудремы.
В селе каждая семья делала домашнюю араку и вино. В каждом дворе на зимней кухне или в теплом гараже, который никогда не видел машины, стояли бутыли, самогонные аппараты, висели шланги. На продажу ни араку, ни вино никто не делал, только для домашнего потребления. И у каждой семьи был свой секретный рецепт. Для вина использовали кувшины, обычные бутылки, даже кефирные, стеклянные. А араку хранили и носили в огромных бутылях на десять литров с длинным горлышком темно-зеленого стекла. Закрывалась бутыль здоровенной деревянной пробкой. Откуда в селе появился запас этих, кажется, медицинских бутылок, было неизвестно. А вот пробки, так сказать, аутентичные, считались ценностью. Обычно пробки делали сами, кто во что горазд. Кто резал из дерева, кто из пластмассы, кто сургучом пытался заклеить.
Эти бутылки, без ручек, переносились для удобства в серых цинковых ведрах. Горлышко всегда торчало — ни скроешь, ни прикроешь. Если кто-то нес цинковое ведро — в ста случаях из ста в нем была бутыль с аракой.
Альбина разлила араку — она была лучшим «виночерпием» в селе. То есть умела так наклонить эту десятилитровую бутыль над рюмкой, чтобы не пролить ни капли. Могла налить в десять рюмок с «одного наклона бутыли» и не оставить ни следа на скатерти. Сейчас Альбина наклонила бутыль и пролила мимо, отчего даже бабушка отвлеклась от мыслей об удачном заголовке и с некоторым недоумением оглядела собравшихся.
— А что случилось? — спросила она.
— Это она нас спрашивает! — гаркнула Варжетхан. — Это ты нам скажи, что случилось, пока я тебя лично не отравила собственными травами! Обещаю, отравлю быстро. Но если ты сейчас же не скажешь, почему я ничего не знаю, почему Альбина ничего не знает, почему никто в редакции ничего не знает, то ты будешь долго мучиться. Только я пока не решила — то ли от поноса, то ли от рвоты. И еще скажи — что тут делает эта?
Под этой подразумевалась Ирочка, которая уже лыка не вязала, а тихонько икала.
— Что ты тут делаешь? — заорала Варжетхан Ирочке.
Та икнула и расплакалась.
Бабушка молчала и разглядывала небо.
— Нет, она все-таки не Лермонтов, — объявила Варжетхан, — она такая дура, что Лермонтов не может быть такой дурой.
Конечно, Варжетхан обо всем уже догадалась и просто кипела от ярости.
— Зачем? Зачем тебе это надо? Что ты наделала? Ты о своей дочери подумала? Ты о своей внучке подумала? Она приедет, и куда ты ее приведешь с вокзала? Сюда? Что ты скажешь бедной девочке? А что устроит твоя дочь, ты об этом подумала? Давно в селе не было скандала, о котором потом годами все забыть не могут? Так жди! Сенсация тебе обеспечена!
