Моя Антония - [13]

- Он волков боится, - зашептала мне Антония, - в его стране их много-много, они всех едят, мужчин и женщин.

Мы придвинулись на скамье поближе друг к другу.

Я не мог оторвать глаз от больного. Рубашка у него распахнулась, и видно было, с какой натугой подымается и опускается иссохшая, покрытая редкими белесыми волосами грудь. Он закашлялся. Питер тяжело поднялся, взял чайник и приготовил смесь виски с горячей водой. Нас обдало резким запахом спиртного.

Павел жадно схватил чашку, проглотил питье, заставил Питера отдать ему бутылку и спрятал ее под подушку, мрачно ухмыльнувшись, словно сумел кого-то перехитрить. Его глаза неотступно следили за Питером, взгляд был недобрый, насмешливый. Я подумал, что он презирает Питера за простоту и покорность.

Наконец Павел едва слышно заговорил, обращаясь к мистеру Шимерде. Рассказ его был долгим, и, пока он говорил, Антония крепко держала меня за руку под столом. Она подалась вперед и напряженно вслушивалась. Павел приходил все в большее возбуждение и показывал куда-то за кровать, словно видел там что-то и хотел, чтоб мистер Шимерда тоже это увидел.

- Это он про волков, Джимми, - прошептала Антония. - Ужас, что говорит!

Больной буйствовал и грозил кулаком. Похоже было, он осыпает проклятиями кого-то, кто нанес ему обиду. Мистер Шимерда обхватил его за плечи, с трудом удерживая в постели. Кончилось тем, что у Павла случился новый приступ кашля, от которого он едва не задохнулся. Он вытащил из-под подушки тряпку и прижал ее к губам. На ней тотчас же проступили яркие красные пятна - я никогда не видел такой алой крови. Когда он в конце концов улегся, отвернувшись лицом к стене, от его ярости и следа не осталось. Он лежал тихо, силясь вздохнуть поглубже, как больной крупом ребенок. Отец Антонии откинул одеяло с длинных костлявых ног Павла и принялся мерно их растирать. Мы с нашей скамьи ясно видели, что от Павла остались только кожа да кости. Ребра и лопатки проступали, как скелет из-под шкуры мертвого вола, брошенного в поле. Наверно, из-за выпирающих позвонков Павлу больно было лежать на спине.

Постепенно все мы успокоились. Что бы там ни было, но он уж хоть не кричал. Мистер Шимерда знаками показал нам, что Павел уснул. Питер молча встал и зажег фонарь. Он собрался за лошадьми, чтоб отвезти нас домой. Мистер Шимерда вышел вместе с ним. Мы сидели затаив дыхание, не отрывая взгляда от длинной худой спины под голубой простыней.

По дороге домой, лежа в соломе на дне грохочущей и подпрыгивающей повозки, Антония рассказала мне, что смогла, из услышанного. А то, чего не рассказала в тот вечер, досказала позже - много дней мы ни о чем другом и не говорили.

Когда Павел и Питер были молоды и жили у себя на родине, в России, один их приятель, собиравшийся жениться на красавице из соседней деревни, попросил их быть шаферами на его свадьбе. Стояла глухая зимняя пора, и жених с гостями поехали на свадьбу в санях. Питер и Павел правили санями жениха, а в других шести санях разместились его родственники и друзья.

После венчания в церкви все пошли к родителям невесты на обед. Обед затянулся, перешел в ужин и продолжался до поздней ночи. Много пили и плясали. В полночь родители невесты распрощались с дочерью и перекрестили ее на дорогу. Жених подхватил невесту на руки, отнес в сани и закутал в полость. Потом вскочил в сани сам, а Питер и Павел (наши Питер и Павел!) сели впереди. Павел правил лошадьми. Сани тронулись под громкое пение и звон бубенцов, жених ехал первым. Все возницы были навеселе, кто больше, кто меньше, а жених, кроме невесты, никого не видел.

В ту зиму лютовали волки, все знали об этом, однако, когда в первый раз услышали волчий вой, никто не насторожился. Слишком все были сыты и пьяны. На голос первого волка отозвались другие, и вой стал раздаваться все чаще и чаще. Волки сбивались в стаю. Луны в ту ночь не было, но звезды ярко освещали снег. Вдруг черные пятна появились на холме за свадебным поездом. Волки неслись по снегу словно тени, с виду они были не больше собак, но их оказались сотни.

С задними санями что-то стряслось - возница не справился с лошадьми, может, был слишком пьян, лошади сбились с дороги, сани налетели на дерево и опрокинулись. Седоки вывалились на снег, и самые проворные из волков накинулись на них. Раздались душераздирающие крики, и все мигом протрезвели. Возницы вскочили и начали нахлестывать лошадей. У жениха кони были самые резвые и сани легче - в других сидело по шесть, а то и по десять человек.

Еще один возница не сладил с лошадьми. Лошадиный храп казался даже страшнее, чем крики людей. Казалось, волков теперь уже ничто не остановит. Трудно было судить, что происходило позади, отставшие взывали о помощи так же громко, как и те, кто уже погибал. Юная невеста рыдала, спрятав лицо на груди жениха. Павел не оборачивался и не спускал глаз с лошадей. Светлая белая дорога стелилась перед ним, и тройка вороных летела как ветер. Главное было не терять присутствия духа и править внимательно.

Наконец сани начали подниматься на высокий холм, тут Питер осторожно привстал и поглядел назад.