Мой враг, моя любимая - [4]

Но папа остался верен маме и после ее смерти не выбрал себе другую спутницу жизни. Незабвенная Майя — так лирично отец называл ее. Он очень сильно ее любил. Даже больше, чем меня, пожалуй. Мама умерла молодой, поэтому все, что у нас с братьями осталось — это воспоминания и рассказы отца, наполненные светлой ностальгией.

— Что ты мне приготовил? — воодушевилась я, по опыту зная, что папа не сможет долго противостоять соблазну удивить меня.

— Вставай и увидишь, — загадочно ответил он.

Откинув одеяло, я одернула подол ночной рубашки и вскочила на ноги. Моя детская комната показалась вдруг такой крохотной для выросшей меня. Подумать только, мне исполнилось восемнадцать! Я стала взрослой. И внутреннее чутье подсказывало, что отец исполнит, наконец, просьбу. Я умоляла его об этом уже года три подряд и последнее, на чем мы сошлись, это: «Подождем, пока ты станешь совершеннолетней».

Именно предвкушение обещанного события наполняло новый день особенным смыслом.

Отец остался сидеть на краю моей кровати. Он сложил руки на коленях, зачем-то сгорбился как старик и разглядывал меня снизу вверх с болезненной и грустной полуулыбкой. Солнечные лучи падали на круглое настольное зеркало, оставленное мной на подоконнике, и отсвечивали на папино лицо. Раньше я и не замечала, что у него появилось столько морщинок вокруг глаз и тонкие серебристые нитки в волосах.

Смутившись, я схватила со стула приготовленное еще вечером платье и сбежала в ванную. Быстро умылась, почистила зубы и привела в порядок волосы. Переоделась. Отметила, что это нарядное платье надевала всего пару раз. Здесь, в глуши, вдалеке от города, из особых поводов оставались лишь дни рождения близких да Новый Год. И вот теперь платье стало жать в груди. Возможно, этот раз, когда я его надела, станет последним. Жаль. Транжирить деньги на одежду не входило в привычки нашей семьи. То ли дело, оружие…

Когда я вернулась, отец все так же сидел на кровати, и по взгляду я поняла, что он витает мыслями где-то далеко в прошлом. Сделав мне знак подойти к большому напольному зеркалу, папа с трудом поднялся. Держась за больную ногу и хромая, подошел ко мне. Что поделать — подагра. Запущенная, потому что мужчины в моей семье и слышать не хотели ни о каких врачах. Терпеть уколы и глотать таблетки казалось им унизительным. Настоящий охотник выздоравливает сам или уходит в могилу, если окажется слабым. Мой дядя, папин брат, вообще уже долгие годы оставался прикованным к постели, а все потому, что не лечил свою подагру в точности, как отец. Иногда по ночам в тишине дома раздавались его мучительные стоны и крики, вызванные очередным приступом. Я с опаской приглядывалась к братьям, ожидая и у них проявления наследственной болезни.

Отец выпрямил спину и встретился взглядом со мной в отражении зеркала. Я затаила дыхание.

— С днем рождения, моя малышка! — ласково произнес он и полез в карман джинсов.

С замиранием сердца я следила в зеркальном отражении за папиной рукой. Блеснула тонкая цепочка. Я плотно сжала губы, чтобы раньше времени не запищать от восторга. Отец опустил мне на грудь продолговатый кусочек железа, укрепленный на цепочке. Бережно перекинул мои волосы на одно плечо, чтобы застегнуть на шее крохотный замок.

— Это та самая пуля? — спросила я, поглаживая подарок. Кусочек казался холодным, но быстро нагрелся от моего тела. — Отлитая из ожерелья мамы?

— Да, — торжественно кивнул отец. — Та самая. Та, что положила начало основанию нашего клана в этом заповеднике. Береги и храни ее.

Конечно, я поняла, что имелось в виду. Наш дом стоял посреди заповедника «Белый камень», а отец числился по документам главным инспектором по охране территории. Мои братья тоже были инспекторами по охране и еще около десятка людей. Но речь шла о клане охотников, одном из самых уважаемых. Частью которого я, наконец, стала.

— Значит, ты посвятишь меня? — спросила я, уже не скрывая радости в голосе. Сердце оглушительно ухало в груди.

Отец поморщился.

— Будь моя воля — никогда бы этого не сделал. Хочу уберечь тебя от этой грязи. Но раз ты так хочешь…

— О, я хочу, папа! Я очень хочу!

— Когда я посвящал твоих братьев, ни секунды не сомневался. Но ты, моя малышка…

— Я готова, папа! Я почти все знаю и умею! — я смущенно опустила глаза, вспомнив, что братья просили не признаваться, что тайком учили меня.

Отец вздохнул с обреченным видом.

— Знаешь ведь, что ни в чем не смогу тебе отказать.

Моя скромная улыбка стала шире.

— Повтори главный закон охотника! — заметив это, с напускной строгостью одернул отец.

— Для нас все равны. Мы поступаем справедливо, — тоном послушной девочки повторила я слова, которые знала лет с пяти.

— Тебе придется нажимать на спусковой крючок. И стрелять не в соломенную мишень, как ты наверняка уже делала прежде.

— Я готова.

Брови отца нахмурились.

— Придется видеть кровь.

— Я готова, — упрямо повторила я. — Мне приходилось резать куриц для супа.

Он постоял, глядя в одну точку так долго, что я начала беспокоиться. Потом похлопал меня по плечу.

— Дай Бог, чтобы ты была готова, моя малышка.

Я оглянулась, пытаясь понять, к чему он клонит, но отец, хромая, уже направился к двери. Оставшись наедине со своим отражением, я повернулась из стороны в сторону, в очередной раз погладила подарок и, уже не таясь, взвизгнула от счастья.