Мой волшебный фонарь - [2]
Мама у нас трудолюбивая, хозяйственная, скромная и уравновешенная. Кроме того, у нее есть еще куча разнообразных достоинств, но те, которые я перечислила, пожалуй, хуже всех других, по крайней мере, у меня из-за них сплошные неприятности. Как утверждает «общественное мнение», мама должна служить для меня образцом. Однако я опасаюсь, что, несмотря на все старания, я в лучшем случае стану лишь ее жалким подобием, а пока мне и до этого далеко. Я с отчаянием думаю о своем будущем, которое должно пройти под лозунгом: «ТРУДОЛЮБИЕ, СКРОМНОСТЬ, БЕРЕЖЛИВОСТЬ!» Скучнее жизни не придумаешь. А мама, как это ни странно, своей жизнью вроде бы довольна. Может быть, потому, что она красивая. Мне кажется, если бы я была такая же красивая, как мама, я бы ни на кого никогда не обижалась и не злилась (а так бывает!) и не ходила бы по целым дням, надувшись из-за пустяков.
Вот Ясек похож на маму. А я похожа на одну женщину, которая продает цветы на базаре неподалеку от нашего дома. А эта женщина, в свою очередь, похожа на шампиньон. Мы с ней обе круглые, приземистые и белобрысые. Не могу себе представить, чтобы какому-нибудь кинорежиссеру захотелось пригласить на главную роль в новом фильме этакую кубышку. По этой самой причине я и решила, что не буду киноактрисой, хотя хотела бы, если б у меня были так называемые «данные». Нам с Ясеком вместе уже около тридцати лет, так что мы, по сути дела, совсем взрослый человек. Ясеку почти пятнадцать и мне почти пятнадцать — на беду, мы с ним близнецы. Брат-близнец — это чертовски обременительно! Мама, например, очень любит своего брата, дядю Томаша, и он ее тоже, но это, наверно, потому, что он ей просто брат. С близнецом ничего похожего быть не может.
К счастью, у меня еще есть сестра. К счастью для меня — я вовсе не уверена, что она понимает счастье так же, как я. Сейчас моя сестра больна, и ей еще долго придется лежать в постели. В прошлом году, она кончила школу и поступала на филологический, но не попала. Завалила историю. Представляешь, какая досада? Села на Владиславе Локетеке[2], которого раньше очень любила. Вот и относись хорошо к королям! С тех пор Яна его возненавидела и считает, что польская история прекрасно могла бы обойтись без такого правителя.
Мы живем в новом микрорайоне, который состоит примерно из двух десятков совершенно одинаковых домов, окруженных совершенно одинаковыми газонами; возле каждого дома — нечто вроде беседки с мусорными ящиками; беседки, разумеется, тоже совершенно одинаковые. Разные в этих домах только люди. Из наших соседей мне больше всего нравится пани Шпулек, хотя она уже старенькая. Пани Шпулек родилась в девятнадцатом веке. Я ей ужасно завидую. Мне почему-то кажется, что жить в девятнадцатом веке было очень увлекательно. А наша история очень страшная, по крайней мере, история первой половины века. Интересно, какая будет вторая половина? Учительница по обществоведению говорит, что все зависит от нас. Но у меня это почему-то не укладывается в голове, в особенности когда я вспоминаю про Ясека, про то, как он, например, умывается перед сном. Боюсь, нам не дожить до рубежа двадцатого и двадцать первого столетия — скорее всего, нас задолго до того сожрут микробы. Если все мальчишки моются так же, как мой брат, а это весьма вероятно, человечество обречено на неизбежную гибель.
Что касается пани Шпулек — большое ей спасибо за то, что она научила меня и мою подругу Иську вязать. Это занятие здорово успокаивает нервы. Пока я освоила только один узор, но не очень горюю, потому что все равно мои свитера и шапочки никто не станет носить. Сейчас я вяжу шарф. К сожалению, я не умею заканчивать — сколько ни пробовала, ничего не получается, вот я и продолжаю вязать дальше, благо шерсти много. Связала уже около двух метров. Ясек, глядя на мой шарф, подыхает со смеху — не понимаю почему. А вчера говорит: «Ты что, чокнулась? В твой шарф мумию запеленать можно, остановись!» Тоже мне остряк! Во-первых, для мумии шарф еще коротковат, а во-вторых, я имею право заниматься тем, что мне доставляет удовольствие. Вчера вечером на меня вдобавок напустился папа. «Дурацкое занятие! — сказал он. — Сколько можно сидеть и бездумно ковырять спицами!» А я вовсе не бездумно ковыряю, я за работой решаю всякие проблемы. Но папа все равно считает, что это пустая трата времени. Он бы предпочел, чтобы я заучивала французские слова. «А нельзя ли как-нибудь совместить эти два занятия?» — высказал однажды папа гениальную идею. Нельзя! Вязать и размышлять — это да. А какой будет толк от того, что я зазубрю несколько французских слов, если я не научусь мыслить по-польски? И вообще, почему мне мешают спокойно трудиться над моим стокилометровым шарфом? А вдруг на каком-нибудь километре мне придет в голову гениальное открытие?..
Аня, теперь ты мне напиши. Про то, какая ты, и любишь ли ты читать? Я очень люблю! Моя любимая книжка — «Чудо в Карвиле» Бетти Мартин. Но подумай, что это про каких-нибудь святых, там рассказывается о прокаженных, среди которых Бетти Мартин жила и работала. А другая моя любимая книга — роман, который написала моя сестра, неизданный, конечно. Он называется «Ромео из музыкальной школы». Про любовь. Я не выношу мальчишек, должно быть, потому, что у меня есть брат, но книжки про любовь мне нравятся.
