Мой удивительный мир фарса - [69]

Другими сильными переживаниями были для меня бои быков, на которые я ходил с таким сведущим aficionado[60], как Гилберт Роланд.

Раньше я видел только третьесортные соревнования в приграничных мексиканских городах вроде Тихуаны и Хуареза. Гилберт к тому же учился этому храбрейшему из всех видов спорта ещё ребёнком в Мексике и был просто счастлив разъяснить мне лучшие моменты. Моя жена не ходила с нами на арену, считая бои быков жестокими, так что мы с Гилбертом Роландом посещали их вдвоём.

Мы пересмотрели все корриды, какие только могли, начиная с той, в Сан-Себастьяне. Кстати, я не из тех актёров, кто смущается или досадует, когда его узнают поклонники. Они для меня клиенты, и я стараюсь вести себя с ними так, будто полностью сознаю это. И разумеется, мне не было противно, когда кто-то в толпе в Сан-Себастьяне приметил меня и пустил весть, что Памплинас среди зрителей. Вскоре можно было слышать, как шёпот «Памплинас» обошёл весь огромный амфитеатр, и моментально по всей арене зазвучали крики «Памплинас! Памплинас!».

Самая приятная вещь в испанских приветствиях, что поклонники так мало от тебя требуют. Может быть, это неудивительно в стране, где достоинство полагается каждому по праву от рождения. Всё, чего испанские фанаты ожидают, — чтобы ты ответил на их приветствие, встав и поклонившись. Они не цепляются и не требуют автографа, и ты садишься на место и так же уходишь — необлапанный и непобеспокоенный, и ты глубоко тронут тем, что такие деликатные люди выражают тебе своё одобрение.

В тот день я удостоился и другой высокой чести: главный матадор посвятил второго убитого быка мне, «кислой мине», «Памплинасу»!

Тот же согревающий душу приём меня ожидал и на других корридах, но самый памятный опыт такого сорта за время всей поездки связан с Толедо, где красивейшая в Испании деревянная арена.

Этот день был ужасным для матадоров. Все трое потерпели неудачу, но самый большой провал предназначался главному матадору. Первый бык, против которого он вышел, не смог оказать достойного сопротивления. Второго нельзя было подманить, раздразнить или обозлить настолько, чтобы он следовал за красной тканью, а в таких обстоятельствах у матадора нет другого способа пробудить в скотине боевой дух.

Конечно, толедские aficionados знали это лучше меня, однако толпа была беспощадна. Они орали, свистели, топали ногами, швыряли подушки и всё, что можно кинуть, в несчастного матадора. Они потребовали, чтобы глава корриды велел выгнать его с арены, но это было всего лишь первое требование. До наступления вечера они попросили главу корриды бросить этого человека в подземелье и чтобы там его кастрировал деревенский кузнец.

На этой корриде, как и на других, я встал, и моё сердце переполнялось от гордости и благодарности, когда меня узнали. Но как только огромная толпа зрителей ринулась ко мне на выходе, я уже не был уверен, что они не собрались обратить свою месть на меня. В конце концов, насколько я мог сообразить, их настрой был далёк от поклонения герою, и я озирался в поисках Гилберта Роланда, который мог объяснить, что происходит, но потерял его в толпе.

Тем временем я был поднят на плечи двух дюжих молодцов, и они понесли меня в наш отель. Даже тогда, под разнообразные выкрики, я не мог представить, что они собираются сделать: расцеловать меня или линчевать как чужестранца, наведшего порчу на их зрелище. Я почувствовал большое облегчение, когда они высадили меня целым на главной лестнице отеля. Тут и подбежал Гилберт Роланд.

— Чёрт возьми, зачем они это сделали? — спросил я, как только мы вошли внутрь.

Гилберт объяснил, что у толедцев в обычае каждое воскресенье нести на руках наиболее отличившегося матадора. Он сказал:

— Они не захотели возвращаться в город с пустыми руками и потому отнесли тебя. Теперь ты видишь, Бастер, какие это скромные люди, им подойдёт кто угодно, даже ты.

Мы прибыли в Гранаду, и местный «Ротари-клуб»[61] пригласил нас на ланч в красивый ресторан. Около ста человек с торжественной серьёзностью выслушали речи, заготовленные местными чиновниками в нашу честь, и ответ Роланда.

Затем председатель предложил множество тостов, а Гилберт переводил каждый из них. Но когда мы пили последний бокал вина, он промолчал.

— Не скрывай от меня, — сказал я. — За что был последний тост?

— О, мы пили за смерть короля, — ответил он небрежно.

Я был в ужасе, услышав, что пил за смерть человека, который не сделал мне ничего плохого, которого я не знал и в чьей стране путешествовал.

— Но я думал, что Альфонсо был самым популярным человеком в Испании! Почему они хотят смерти своего короля?

Роланд пожал плечами:

— Альфонсо и теперь популярен. Никто ничего не имеет против него лично. Они всего лишь устали содержать королевскую семью и думают, что бизнесу очень поможет, если они избавятся от него и всей его команды любым способом.

— Если в Испании так обстоят дела, — сказал я, — не думаешь ли ты, что будет разумным начать двигаться домой?

Гилберт с улыбкой согласился, и в тот самый день мы тронулись в долгий путь на север. И 14 апреля 1931 года, в день, когда мы покинули Испанию и направились во Францию, весёлый зубастый Альфонсо тоже пересёк португальскую границу, чтобы никогда больше не возвращаться в страну, которой был рождён править.