Мой сын – Иосиф Сталин - [14]

После знакомства с нами и разговора с Сосо, священник тоже дал обещание похлопотать. Он оказался человеком слова. На другой же день поговорил с семинарскими преподавателями, объяснил им, что помощь нужна только в допуске к экзаменам, а дальнейшее будет зависеть от знаний поступающего. Руководство семинарии дало согласие. Нашей радости не было границ.

До экзаменов оставалось две недели, и я спросила Като, как отблагодарить Маку ее за неоценимую помощь? К счастью, оказалось, что Мака искала стегальщицу для своих многочисленных одеял. Вот удача, – подумала я, и взялась за дело. Жена священника пришла в восторг от моего мастерства и предложила щедрую плату. Разумеется, я отказалась от вознаграждения.

Начались экзамены. Я очень волновалась. Чагунава внимательно следил за моим сыном. Через три дня Като сообщила, что сложнейшие предметы Сосо сдал так успешно, что руководство семинарии решило зачислить его на частичное государственное обеспечение. Мне предложили вернуться в Гори и позаботиться лишь о деньгах на оплату одежды семинариста. Я была на седьмом небе от счастья.

Радостная, вернулась домой и принялась за выполнение многочисленных заказов. Моей целью было заработать сто рублей на покупку обновок для сына. Внезапно, через пару дней получила телеграмму от Маки: успехи Сосо при сдаче остальных экзаменов настолько впечатляющи, что он зачислен на полное государственное обеспечение.

Через месяц, увидев сына в новенькой одежде семинариста, я не сдержала слез радости. Вот так осчастливил нас совершенно незнакомый человек – священник Чагунава.

На первых порах мне было весьма тяжело от одиночества. Постоянно плакала по ночам. Расставание с сыном стало для меня тяжелым испытанием. Никак не могла привыкнуть к тишине пустого дома. Купила простые гиревые часы-ходики, их тиканье немного успокаивало меня. Для меня не имело значения, правильно ли идут они, какое время показывают. Достаточно было каждое утро, подтягивая гири, запускать часы и слышать тиканье механизма. Сосо понимал меня. Поэтому регулярно, в неделю два раза посылал мне письма. Успокаивал, приободрял. Каждое письмо добавляло мне годы жизни. Я засыпала, обнимая их, а утром перечитывала. Расцеловав каждое письмо, заворачивала все письма в платок, чтобы вечером, вернувшись с работы, перечитывать их заново. Я воочию представляла своего сына, будто он по-прежнему стоит рядом и обнимает меня.

Сосо и в семинарии учился хорошо. Я с нетерпением ожидала Пасхи и Рождества, когда он приезжал на двухнедельные каникулы. Видно было, как меняется со временем мой сын. Безусый юноша на глазах превращался в доброго молодца. Я не верила своим глазам: неужели это тот мальчуган, которого я растила, зарабатывая на жизнь швейной иголкой и наперстком. Помню, во время приезда на Рождество он привез мне горсть сахара из своего семинарского пайка. Этот гостинец так обрадовал меня, что крохотными порциями я угощалась долгое время.

В первые свои приезды сын оставался таким же ласковым и внимательным, как и в детстве. Но, спустя какое-то время, приехав на каникулы, он начал сторониться меня, мало, что рассказывал. Чаще стал отлучаться из дома. Вокруг меня шептались, ничего не договаривая конкретно, но в конце концов откровенно сказали: Сосо стал бунтовщиком.

Я пришла в ужас. Ведь бунтовщики вечно гонимые люди. А я тайно верила, что мой сын будет епископом. Быстро собравшись, я выехала в Тбилиси. Сын встретил меня сердито. Тебя, мол, не касается, что я делаю. Это была первая грубость, которую он позволил по отношению ко мне.

– Сынок, – взмолилась я, – не губи меня. Тебе не победить царя, пусть бунтуют другие. Одумайся.

Сосо, пересилив себя, попытался меня успокоить. Сказал, что бунтовщики по тюрьмам сидят, а он, мол, в семинарии учится. С этими словами он обнял меня, вытер мои слезы и отправил домой.

К сожалению, соседи оказались правы. Сосо избрал другой путь. На семинарии им был поставлен крест. Теперь его можно было видеть в основном среди рабочих. Меня совсем забыл. Кончилось все тем, что мне сообщили: Сосо арестован, сидит в тюрьме Метехи. Я отправилась в Тбилиси. Мне казалось, что тюремное начальство не устоит перед убитой горем матерью, и мне отдадут моего мальчика.

Поездка с самого начала не сложилась. Сразу по приезде из какого-то подвала выскочил пьяный Бесо и преградил мне дорогу. Я развернулась и пошла в обратную сторону. Не тут-то было – он, осыпая меня бранью, кинулся вслед. Ты такая-сякая, кричал он, если не могла воспитывать, чего забирала сына? Он, что, хочет перевернуть мир? Разве не знает, что этого не простят… Ты погубила и его, и меня. Если бы не твое упрямство с учебой, он уже был бы устабаш (32). Зачем мне сын-разбойник. Я сам прикончу его, расправлюсь с позорником.

Чего еще только Бесо не наговорил. Угрожал, кричал, как полоумный. Собралась толпа. Но я ему спокойно сказала, что сын мой и мне он нужен, каким бы не был.

В Метехи меня до сына не допустили. Однако он умудрился при содействии одного человека передать мне, чтобы я не беспокоилась, что у него все в порядке и он скоро выйдет. Так было всегда и впоследствии. Когда приходила беда и его арестовывали или ссылали, он находил возможность дать о себе знать, успокоить меня.