Мой сумасшедший папа - [10]

Чёрт тут же плюхнулся на старый, уютный диван, стоящий как раз рядом с тем самым столом, на который я должна буду водрузить глупую пустую молочную бутылку. Он вытянул длинные ноги, снова закурил и уставился на меня немигающими глубокими глазами. «Хороню иметь черные глаза, – вдруг ни с того ни с чего подумала я, – не видно оттенков».

– Есть хочу, – сообщил Чёрт.

– Я тоже.

И начала тут же что-то стряпать, подогревать, резать. Вся эта возня с приготовлением ужина и ужином заняла у нас минут сорок.

Потом, когда совсем стемнело и над дачным поселком эхом пронеслись собачьи голоса и начали посвистывать близко-близко в траве у дома цикады, Чёрт взял меня за руку и притянул к себе.

Мы целовались почти целый час, молча, упорно, а я все это время дрожала как осенний лист.

Потом Чёрт вдруг что-то почуял, отстранился от меня и спросил:

– А у тебя кто-нибудь был, Командирша?

– А у тебя? – пролепетала я.

– Естественно! В последний раз рыжая одна. Раза три встречались. Потом она заявилась ко мне домой и потребовала, чтобы я на ней женился.

До сих пор не пойму: зачем Чёрт говорил мне о какой-то рыжей? То ли не хотел, чтобы я повторила ее действия, то ли сообщал мне, что имеет некоторый опыт в интимных делах? Не знаю…

– А если я к тебе заявлюсь, как рыжая? – спросила я.

– Попробуй, – улыбнулся Чёрт в уже кромешной темноте и принялся шарить по интригующему серебряному платью – искал застежку.

– Не так… – выдохнула я и показала, как и где оно расстегивается. Светкины уроки я усвоила добросовестно.

Мы говорили с Чёртом шепотом, как лунатики. Словно наши обычные голоса грохотали бы в ночном поселке камнепадом и все жители собрались бы у Светкиного дома с законными требованиями тишины.

И вот, когда мы уже стояли друг перед другом совсем безо всего и я в каком-то одурманивающем тумане увидела, что Чёрт совсем-совсем мальчишка, худой, неловкий, с синеватой, замерзшей кожей, – в этот момент у ворот Светкиной дачи прошуршали колеса автомобиля, хлопнула дверца, хохотнул женский голос, пробасил мужской, и я догадалась, что приехал Светкин папашка, дядя Олег.

– Бежим! – шепотом закричала я Чёрту.

Он испугался, ах как он испугался! Нервничая, стал натягивать джинсы, рубашку, куртку; кроссовки никак не зашнуровывались, и он от злости, испуга и ярости разорвал один шнурок.

Я тоже лихорадочно натянула платье, схватила одной рукой сумку, другой – тесные новые туфли и выскочила за Чёртом в открытое окно на веранде.

Когда мы уже влетели в лес и я остановилась, чтобы в росной траве вымыть заляпанные ноги, первое, что мне пришло в голову, – на столе осталась стоять не пустая молочная бутылка, а сковородка с недоеденной жареной колбасой. Я рассмеялась.

Чёрт, всю дорогу от поселка не проронивший ни звука, резко сказал:

– Глупо.

– Ты не понял… – хотела объяснить я.

– Не надо, а? – Голос его дрожал от обиды, злости, бессилия; я, широкоплечая, нелепая Командирша, видела его испуг, его полудетское тело, а теперь еще и смеюсь…

Он, не оглядываясь, широко зашагал по еле виднеющейся дороге. Он бросил меня. Я перестала для него существовать.

Мне пришлось весь путь бежать за Чёртовой тенью, как собачка. С детства я боялась темноты, тем более черного ночного леса.

В метро нам повезло: из тоннеля – мы ни минуты не ждали – появилась ленивая, тяжелая электричка. Мы вошли в пустой вагон, в тот же вагон вбежала возбужденная команда и черная, как туча, Эльза.

– Невезуха… – пробормотал Чёрт. – Всегда надо отрываться в метро, когда народу много. Теперь они не отстанут.

За окнами мелькали огоньки перегонов, тихие станции с полупритушенным светом. Команда о чем-то яростно, тихо переговаривалась, Эльза трясла головой и оглядывалась на нас.

Перед станцией, на которой мне надо было выходить, Чёрт, не глядя в мою сторону, сказал:

– Дойдем до твоей школы, там я останусь, а ты руки в ноги – и чеши домой.

– Почему – чеши? Я пойду. – Я попыталась усмехнуться и показать: мне не страшно.

– Я сказал: руки в ноги, значит, руки в ноги. Ты их не знаешь – мигом «обуют»…

– Правильно, не знаю и знать не хочу…

– Всё, – оборвал меня Чёрт.

Мы молчали, поезд вот-вот должен был въехать на мою станцию.

– Ты позвонишь мне завтра? – спросила я.

Конечно, он не собирался мне звонить, он уже выбросил меня из мыслей и непонятно зачем сейчас провожал… Да и я сама не знаю, зачем задала ему этот вопрос.

Чёрт не успел ответить. Поезд остановился, двери разъехались, и мы выскочили из вагона.

Эльза и команда не отставали. Они шли за нами быстро, тихо, следуя неясному для нас плану.

И тут на улице меня прорвало. Ну должны же люди уметь объясняться?!

– Чёрт, миленький, я не хотела тебя обидеть, – залепетала я.

– Знаю, – отрезал он.

– Это не моя дача была, Чёрт…

– Догадываюсь…

– Ты мне очень нравишься…

– Может быть.

– Я даю тебе честное слово, что в следующий раз будет так, как ты хочешь…

– Не надо.

– Ты мне позвонишь?

– Нет.

– Почему? Почему? Ну почему?!

– Заткнись!

Для кого-то эта ночь, ночь после выпускного бала, была лирической, таинственной, мечтательной. Наверное, мои одноклассники собрались у Светки Павловой в огромной трехкомнатной квартире и танцевали теперь под магнитофон. Кто-то кого-то провожал и целовался в кустах отцветающей городской сирени. Наши трудяги учителя давно спали в своих кроватках с чувством исполненного долга.