Мой спаситель - [78]

— М-м, — с наслаждением протянула она, вытягиваясь на соломенном матрасе, чтобы оценить его мягкость. — Замечательно.

Она закинула руки за голову. Давно, с самого детства, она не чувствовала себя такой довольной и беззаботной. Впрочем, было что-то еще, нечто томящее, жаждущее и чувственное, чего она никогда не испытывала в детстве. Она даже засмеялась, настолько необычным было это ощущение, и смех показался ей самой гортанным и хрипловатым смехом другой женщины, скрывающейся в ней.

Этот неожиданный звук вызвал у Дункана такой неожиданный прилив желания, что у него перехватило дыхание. Некоторое время он не мог пошевелиться, просто стоял и смотрел на очаровательную и соблазнительную женщину на постели. Она наклонила голову набок и взглянула на него сквозь полуопущенные ресницы, и он почувствовал, как во рту у него пересохло. Да простит его Господь, он очень хотел ее.

Лине глубоко вздохнула. Он был таким привлекательным и галантным. Отблески огня из камина придавали его коже медно-красный оттенок, смягчая резкие черты его лица. Его глаза сверкали, и в их сапфировой глубине скрывалась какая-то тайна. Она легонько провела языком по губам, зачарованная его сексуальным ртом.

— Вы, — пробормотала она, и слова ее перемежались икотой, — дали мне слишком много… выпить.

— Да, — произнес он нежно.

Дункан улыбнулся. Лине была права. Она была совершенно и очаровательно пьяна, слишком пьяна, чтобы нести ответственность за свое поведение. Он знал это. Знал он и то, что заниматься с ней любовью было бы ошибкой, пусть даже он наконец и нашел подходящее место. Нет, сказал он себе, как бы она ни смотрела на него своими полными желания глазами, как бы ни выставляла напоказ столь желанную плоть, он должен владеть собой и ситуацией. Он должен смирить свои желания. Он накроет ее покрывалом, чем сразу же погасит огонь в ее глазах.

Дункан сделал шаг к постели.

Ее лицо раскраснелось от сдерживаемого желания, губы разомкнулись в манящей приглашающей улыбке. Волосы растрепались и подобно меду стекали через край постели. В такт ее дыханию ткань несчастного платья туго натягивалась на груди, и он разглядел сквозь материю очертания мучительно возбуждающих сосков.

Он с трудом сглотнул и, закрыв глаза, потянулся за покрывалом. Резким взмахом руки он накрыл ее, как ребенок сачком накрывает бабочку.

Она тут же отшвырнула его.

— Здесь слишком жарко, — объяснила она.

Святой Боже, взмолился он, теперь платье у нее задралось обнажая коленки и часть соблазнительного бедра. Он потянулся через нее, чтобы вновь накрыть ее покрывалом.

Лине отстраненно подумала о том, почему он суетится. Ей и так было хорошо. Желудок у нее полон, кровать мягкая — ей больше нечего было желать. Нет, поправила она себя, может быть, еще раз попробовать на вкус эти восхитительные губы. Она уже знала, что они будут сладкими как мед. Она подождала, пока он подойдет поближе, потом, схватив его голову обеими руками, притянула к себе и поцеловала.

На мгновение Дункан был парализован. Все его рыцарские инстинкты требовали от него, чтобы он отстранился, но, когда ее губы потянулись к нему, как благодарные цветы к дождю, он сдался. Он впился в ее губы со страстью отчаяния, отбросив вместе с покрывалом и все свои целомудренные намерения, запустив дрожащие пальцы в душистый океан ее волос.

Лине приникла к цыгану, как ребенок к матери, и его пахнущее мускусным вином дыхание смешалось с ее, пока она впитывала в себя наслаждение, еще более пьянящее, чем вино. Его губы обжигали ее, а язык, казалось, воспламенял рот. От его прикосновения к волосам ее охватывала дрожь, его крепкий, мужской, смешанный с ароматами кожи и табака запах поглотил ее.

Уже ни о чем не думая, она потянулась и запустила руки ему в волосы. Она жадно отвечала на его поцелуи, покусывая его губы в примитивном танце страсти. Голова кружилась от чувств и ощущений, которых она доселе не знала. Она дрожала от желания и тянулась к нему всем телом, ища сама не зная чего.

Впервые в жизни она позволила чувствам взять над собой верх, и они вскачь понесли ее по неизведанным просторам.

Под напором чувств, грозивших прорвать плотину его самообладания, Дункан закрыл глаза. Еще ни одна женщина так не сводила его с ума. Она стонала и требовала большего, и он жадно покрывал поцелуями ее глаза, щеки, шею, плечи. Он нежно обнял ее за шею, проводя большим пальцем по подбородку, опустил руку в вырез ее платья и погладил персиковую грудь.

Он знал, что ему следует остановиться, — не в его правилах было пользоваться невинными созданиями, слишком пьяными, чтобы отдавать себе отчет в том, что они делают. Он знал это. Но когда она начала отвечать на его ласки, прижимаясь к нему, словно в поисках защиты, все его благие намерения пошли прахом.

— Да простит меня Господь, — пробормотал он ей в волосы. Дункан провел рукой по ее шелковистому бедру и принялся покрывать поцелуями ее тело, постепенно спускаясь вниз. Он легонько прикусил ее соски прямо через ткань. Он застонал, когда они набухли под его губами.

Лине тоненько всхлипнула в ответ. Внезапно она захотела избавиться от платья. Не имело значения, что кто-то потратил несколько недель, чтобы соткать его, — она сорвет его со своего тела, если потребуется. Она снова хотела ощутить прикосновение мужского тела. Она отчаянно завозилась с тесемками платья, борясь с неподатливой тканью.