Мой сладкий негодяй. Книга 1 - [43]

— Если, — начала говорить Марина, наверняка приготовившись предъявить Стасу очередной ультиматум, как вдруг дверь открылась и вошла Нина.

— Стас, я надеялась ты отдашь выписку Синицыной, — сказала она сделав вид, что не замечает драматической сцены развернувшейся посреди кабинета. Марина действительно выглядела актрисой, готовой получить рукоплескания зала за свою скорую наигранную смерть. Смотреть тошно.

— Как раз собирался. — Он сдернул с плечиков кожаную куртку и надел, не спуская взгляда с бумаги с птичьей фамилией.

— Это вряд ли. Она уже убежала. Как ошпаренная. Потом, сказала заберет. Так что отнеси на пост, будь хорошим мальчиком, — произнесла врач, и кинув взор на Марину, уже сменившую выражение лица, на самодовольное, вышла за дверь.

Стас стоял не шелохнувшись. В голове бурным потоком лейкоцитов крови неслись мысли с чего бы Маша стала убегать.

И тут выругался, когда вспомнил резкий хлопок двери и собственный член в жадном рту Марины.

Вот же блять!

Он рванул со стола выписку и направился к двери.

— Она тебе надоест и ты вернешься ко мне, если она вообще согласится быть с тобой после такого то зрелища, — рассмеялась она протяжно и зло. Ну ведьма. Захотелось ударить её за подобную подлость, но страх прибить хохочующую сучку оказался сильнее.

— Посмотрим, — только и сказал Стас, а затем выбежал из кабинета, чувствуя, как спину, словно стрелы пронзает неприятный смех бывшей начальницы.

Глава 19

Дождь накрывал серой, как цемент пеленой, многолюдный город, скрывая от прохожих чужое горе. Словно кого-то могло это взволновать. Люди шли мимо, обтекая, тонкую девичью фигурку, не обращая внимания ни на мокрые волосы, облепившие бледное подернутое печалью лицо, ни на одежду, словно вторая кожа, прилипшую к телу.

Маша плакала. Который раз за столь короткий период времени? Обычно она не любила нытья, старалась не поддаваться отчаянию, но сейчас ничего не могла с собой поделать. Слезы сплошным потоком падали на асфальт, падали так же как надежды об эфемерном чувство — любовь.

Но это пройдет.

Дождь пройдет и невыносимая боль, рвущая на части грудную клетку, тоже пройдет.

Слышите, пройдет!

Ей не нужен он, этот врач, этот Сладенький! Негодяй. Мужчина вознесший её на небывалую высоту экстаза и с размаху сбросивший в пучину отчаяния.

Но нет. Нет.

Она не будет плакать, а влага на лице, это просто бесконечный осенний дождь, который зарядил с самого утра.

Сама виновата! Маша не должна была поддаваться на такое земное и плотское чувство, как похоть. Любовью назвать это, даже язык не поворачивался Она изменила искусству балет с земным, таким нахальным мужчиной.

Искусство вечно и люди творчества поклоняются ему как богу. Вот он, истинный бог. Живет в сердцах людей и воплощается в их творчестве: картинах, музыке, спектаклях, литературе. Лишь это имело значение. Что такое плотские утехи в сравнении с искусством. Это как сравнить маленькое дерево, красивое, но таких сотни тысяч, с целой вселенной. Все пройдет, дерево срубят, чувства уйдут, растворятся, как пыль в бесконечности вселенной.

Убеждай себя, давай.

Легко обо всем этом думать, но так трудно забыть голос манящий, чарующий; прикосновения от которых бросает в дрожь, и запах. Свежий, с нотками древесины и цитруса. Он как наркотик, который сводит с ума. И Маша сходила с ума и наслаждалась этим каждую чертову секунду, пока он был рядом. Пока он был в ней.

Во что она поверила? Ты действительно думала, что такой мужчина будет тебе верен? Разделит с тобой страсть к собственному делу?

Дура!

Думала, хоть недолго, хоть на миг испытать, то, о чем шепчут люди, да и само искусство. Любовь. Великие произведения были сотканы из человеческих слез и душевных страданий. Значит, теперь и Маша станет монахиней этого храма боли, одного из составляющих искусства.

Кто-то неожиданно толкнул Машу в плечо. Она на миг вырвалась из плена собственных мыслей и даже смогла осмотреться по сторонам. До остановки оставалось всего ничего. Холод, еще недавно даже не ощущавшийся наконец заколол кожу сотнями игл. Ноги и руки занемели, а в носу стало щекотать. Маша чихнула и продолжала идти вперед, шлепая, еще недавно новыми ботинками по лужам. Другого варианта всё равно не было.

В этой части города не было ливневок и вода уже заполнила тротуары, как зрительный зал во время премьеры в Большом театре.

Кто-то из людей еще пытался обойти лужи, перепрыгнуть, хотя это и выглядело как будто клоун в цирке пытается выполнить акробатический номер. Смешно и нелепо. Кто-то же, как и Маша просто вступали в неравный бой с водяными потоками.

Городской шум, в котором в причудливый круговорот смешивались смех детей и громкие разговоры взрослых, словно в насмешку пробивался сквозь мрачную пелену сознания Маши.

Нужно взять себя в руки. Просто идти по жизни дальше, забыть эти три дня. Вот только.

Как убрать с небосвода солнце? Оно лишь зайдет и на следующее утро, вновь ухмыляясь, осветит мокрую, после дождя землю. Таким солнцем был для Маши балет, таким солнцем стал Стас.

Она с самого утра ждала, что он зайдет, заберет, может быть даже извиниться за свое поведение, а потом увезет далеко в страну, где говорят лишь на языке страстных стонов и томного шепота.