Мой Шелковый путь - [24]

Это дало свои результаты.

Однажды ночью я проснулся от непонятного шума. Спросонок я решил, что разыгралась гроза и меня разбудил гром. Поднявшись, я подошел к окну и выглянул во двор. Летнее небо было чистым. Уже светало. Никаких сполохов не пробегало за облаками, однако громкие раскаты грома продолжали греметь.

У меня в то время гостили дочь Лола, приехавшая на каникулы, и мой давний друг Салим. Целыми днями мы бродили по городу, наслаждаясь архитектурой площадей и улочек, и уставали настолько, что разбудить нас могли только пушечные выстрелы. Поэтому ни Лола, ни Салим не проснулись сразу.

Было пять часов утра. Полупрозрачные занавески колыхал свежий ветерок, проникавший в квартиру из приоткрытой двери балкона. Ничто не указывало ни на грозу, ни на землетрясение, но стены дома содрогались от грохота. Откуда-то доносились возбужденные голоса.

Я никак не мог понять, что происходит, и продолжал стоять перед балконом, бессмысленно глядя в потолок, словно оттуда могла прийти разгадка. Наконец я окончательно проснулся и понял, что этот ужасный шум доносился из-за двери. Что-то страшное происходило в подъезде.

Ко мне выбежала Лола.

— Папа, что это? — испуганно спросила она. — Почему ломают нашу дверь?

Она всегда все видит сразу, ориентируется в любой ситуации. Вот и тогда, пока я растерянно пытался найти разумное объяснение «громовым раскатам», Лола просто указала на дверь, в которую кто-то рвался с яростными воплями.

Мы стояли, не зная, что делать, а дверь трещала под чьим-то натиском.

Наконец петли и замок не выдержали. Мы отшатнулись. В лицо нам ударили лучи фонарей, в сумраке комнаты заблестели шлемы, маски из пуленепробиваемого стекла, оружие…

— Haende hoch! — закричали нам. — Руки вверх!

Я увидел направленный мне в лицо ствол автомата.

«Война началась!» — промелькнуло у меня в голове. Никаких других мыслей, ничего другого дикий вопль «Хэнде хох!» вызвать не мог — только мысль о войне. Это было в подсознании советского человека. «Хэнде хох» — это фашисты, гестаповцы, облавы, концентрационные лагеря…

Холодная сталь автомата безжалостно ткнулась мне в лоб. Что-то вспыхнуло, резануло по глазам, ударило, и я опрокинулся на пол. Мне показалось, что меня застрелили. Все случилось стремительно, в доли секунды. Смерть невозможно осознать, когда она приходит с выстрелом, но, похоже, с человеком в такие мгновения происходит что-то необъяснимое: секунды растягиваются в часы, мысли сменяют одна другую, выстраиваясь в длинный ряд. Как много, оказывается, можно понять в считанные мгновения.

Секунду спустя я обнаружил, что меня придавили к полу, бросив лицом вниз и сковав руки за спиной. Стало быть, я жив…

Вспышка, которую я принял за выстрел, была лишь ослепительным лучом фонаря, приставленного вплотную к моему лицу. Из автоматов никто не стрелял, но ими по-настоящему угрожали — мне, Салиму, Лоле.

Когда дверь сорвалась с петель и в помещение ввалились вооруженные люди, Лола метнулась прочь из комнаты и хотела спрятаться. Представить страшно, что пережила моя дочка в то кошмарное утро! Пугающие команды на немецком языке, истошные крики, топот ног, звуки опрокидывающейся мебели… Лола, как и я, решила, что началась война. Наверное, ребенок, которому в глаза смотрит жерло автомата, никогда не избавится от пережитого ужаса…

— Доченька, выйди, выйди, — хрипел я на полу, потому что надо было как-то объясняться, а Лола умела говорить по-английски.

Она принялась переводить.

Оказывается, полиция разыскивала какого-то русского бандита. Из Берлина в Кельн прислали постановление на задержание этого преступника. Согласно приметам, он имел ярко выраженную славянскую внешность.

— Но почему вы пришли ко мне? — пытался я выяснить.

— Потому что к вам приехал подозрительный мужчина. Мы считаем, что он и есть тот русский, — последовал ответ.

— Ко мне приехал Салим! Взгляните хорошенько, разве это тот человек, которого вы ищете? Он узбек. Разве он похож на славянина? — пытался урезонить их я.

— Мы разберемся. Придется забрать вас в участок.

— На каком основании?

— Мы ищем преступника и считаем, что он укрывается у вас.

— Здесь нет преступников! Здесь только моя дочка из Москвы и мой друг Салим из Ташкента!

— Мы разберемся.

На том разговор закончился. Нас отвезли в полицейский участок.

Самое смешное в этой истории то, что меня выпустили ровно через минуту, сказав, что претензий ко мне нет. Салима допросили, и через час он был уже на свободе.

Зато сколько шума! Сколько поводов для сплетен!

Когда я возвратился домой, в подъезде меня встретил хаусмайстер. Он был серьезно обеспокоен полицейским налетом, взбудоражившим весь наш многоэтажный дом.

— Вас отпустили? — спросил он настороженно.

— Да, отпустили. А почему вас это удивляет? Я же не преступник.

— Они столько всякого наговорили о вас, господин Тохтахунов! Какие же претензии они вам предъявили? В чем обвиняют?

— Я не виноват ни в чем. Они почему-то решили, что у меня скрывается какой-то опасный преступник. По их мнению, я был его пособником.

— Это они подумали на вашего гостя? — уточнил хаусмайстер.

— Да, на Салима подумали. Его тоже отпустили. Нет за нами никаких преступлений.