Мой путь в Скапа-Флоу - [4]
Это был маленький, худощавый человечек с бледным, угрюмым лицом. Его передние зубы выдавались далеко вперёд, и потому в профиль он напоминал недовольную крысу.
«Синагогой» называли кубрик для матросов в возрасте. Она находилась за грот-мачтой. Это было большое, низкое помещение. Оно создавало впечатление тёмной пещеры, вдоль стен которой справа и слева располагались койки в два яруса, а в середине стоял длинный деревянный стол с двумя скамьями. Солнечный свет, проникающий внутрь через иллюминаторы, отражался от деревянных переборок и светлыми лучами таял в полутьме отдалённой части кубрика. Пахло водорослями, смолой и солёной водой. В полутьме никого не было видно, но при нашем входе на койках кто-то заворочался.
— Вот твоя койка, — указал Штокс в самую глубь пещеры.
Я подошел к койке и бросил на неё свой мешок, а Штокс присел к столу у входа, вытащил газету и стал читать.
— Ты должен ещё показать мне рундук, — сказал я.
Он поднял голову:
— Что ты сказал?
— Я попросил тебя показать мой рундук.
Он встал и направился ко мне. Беззвучно, набычив голову.
— Что-ты-сказал? — повторил он; его слова странно сливались в один непрерывный звук.
— Я попросил тебя…
В следующее мгновение он ударил меня по лицу. Потом снова и снова. Он бил жёстко, тыльной стороной ладони.
— Я научу тебя уважать матросов, болван! — кричал он при этом.
Я был настолько ошеломлён, что даже не пытался защититься.
Кровь бросилась мне в голову… Пусть он на десять лет старше, пусть он опытнее и сильнее меня, но так избивать себя я не позволю. Я нагнул голову и сжал кулаки.
Тут сзади на моё плечо легла рука и сжала его, как в тисках.
— Спокойно, юнга, спокойно! — прогремел голос сзади; и затем Штоксу: — Проваливай, жаба!
Я обернулся. Это был матрос, свесившийся с верхней койки. В полутьме его не удалось сразу разглядеть, и я ощущал только его руку, которая продолжала сжимать моё плечо: широкая, могучая рука, густо покрытая волосами и оплетённая, как канатами, мощными мышцами.
Штокс отпрянул к входу, бормоча что-то себе под нос, но таким образом, что нельзя было различить ни одного слова. Входная дверь за ним с треском захлопнулась.
Мужчина наверху спустил ноги с койки и спрыгнул вниз.
— Ты, видно, юнга-новичок? — спросил он.
— Да.
— И как тебя зовут?
— Гюнтер Прин.
— А меня Мар Виташек, — он протянул мне руку.
Он был, по крайней мере, на две головы выше, и вдвое шире меня, его глаза выцвели от морского ветра и солёной воды.
— Ты не должен мстить ему, — сказал он. — Этот Штокс — подонок. Сам по себе он хил, и потому выбирает ребят помоложе и послабее, и мучает их.
— Я вовсе не слабее, — ответил я. — Просто я не успел дать ему сдачи.
— Ну-ну! — засмеялся он. — Но ты моложе его! И даже если бы ты на самом деле дал сдачи, то мы все стали бы против тебя. Так положено, это дисциплина.
Он медленно опустился на банку и стал набивать трубку.
— Я такое однажды пережил, — продолжал он. — К нам пришёл новый юнга. Он был крепким парнем и здорово побил матроса. Однако после этого и сам пролежал три недели в койке, и должен был поставить новые зубы из алюминия. Теперь он их чистит наждачной бумагой. Жаль, если мне пришлось бы помочь Штоксу именно таким образом, — пробормотал он и зажёг свою трубку.
Пока он сидел за столом и молча курил, я раскладывал свои вещи.
Я ещё не закончил располагаться, как вновь появился Штокс и сказал, что я должен прибыть на корму к боцману.
Боцман жил в отдельной каюте. Когда я вошёл, он лежал на койке, опираясь вытянутыми ногами в сапогах на табуретку.
— Послушай-ка, господин юнга, — сказал он, — как раз тебя-то нам и не хватало. Имеется срочная работа.
Он выкатился из койки и, тяжело ступая, повёл меня на бак к гальюну под палубой.
— Это наш «парламент», — указал он на два унитаза. — Ты не поверишь, но когда-то они были белыми. А теперь за работу! Возьми горячей воды и соли у кока. Когда закончишь, доложишь мне.
Он ушёл, а я принялся за дело. Через открытую дверь виднелись кусок палубы и грот-мачта, которая стройно поднималась в бледно-голубое февральское небо.
Вот она — жизнь моряка, о которой я мечтал… Будь оно проклято, такое начало!..
Наконец я закончил с работой и доложил боцману. Он молча прошёл вперёд. Тщательно осмотрел оба унитаза. Затем повернулся ко мне:
— Ну что ж! Хорошая работа, юнга, — его тон стал доброжелательнее, без издёвки. — Если ты и дальше будешь содержать их в таком виде, найдёшь себе в Гарри Стёвере друга.
Он похлопал меня по спине и ушёл.
Он выкатился из койки и, тяжело ступая, повёл меня на бак к гальюну под палубой.
В обед мы с таким же юнгой, как и я, должны были «бачковать». Второй юнга — маленький, проворный парень с головой, покрытой щёткой белокурых волос, и весёлыми синими глазами.
Мы получаем на камбузе и приносим в кубрик жестяные бачки с пищей, а после обеда моем их. Мы обедаем вместе с матросами, сидя за столом плотно, локоть о локоть. Поскольку сегодня воскресенье, на обед — жаркое из свинины с краснокочанной капустой.
— Тебя зовут Гюнтер Прин? — обратился ко мне мой напарник-юнга, когда мы с ним сели за стол. — А меня — Ханс Циппель. Хотя я здесь уже четырнадцать дней, можешь обращаться ко мне на «ты».
