Мой путь в Скапа-Флоу - [17]

Не успевали мы привести в порядок корму, как покрывался грязью и ржавчиной бак. И снова, и снова…

С ржавчиной дело обстояло хуже всего. Она нарастала, как плесневые грибки на влажном хлебе, повсюду: на дымовой трубе, на палубе, на переборках, на грузовых стрелах. Мы сбивали её молотками, соскабливали скребками. Затем поверхность зачищали корщётками, протирали олифой, покрывали свинцовым суриком и, в последнюю очередь, краской. С утра до вечера работа была одной и той же: молотки и скребки, олифа, свинцовый сурик и краска.

В этой круговерти перестаёшь чувствовать себя моряком. Скорее напоминаешь рабочего металлического завода, который случайно попал в море. Я был рад, когда время от времени попадал на вахту рулевым или сигнальщиком. Это, по крайней мере, было собственно морским делом.

Однажды я оббивал ржавчину на дымовой трубе. Закуток был тесным и низким. Я стоял на коленях и стучал молотком по коричневому слою ржавчины и остаткам краски.

Тут надо мной раздался голос бича:

— Ты что, до белого металла хочешь добраться?

Я молча продолжал свою работу. Он нагнулся ко мне вплотную:

— Вот что я давно хотел тебе сказать. Я ничего не имею против того, что ты строишь из себя прилежного юношу перед теми, наверху. И, по мне, ты можешь первому хоть сапоги лизать. Я хотел бы только спросить, ведь ты это всё делаешь лишь как кандидат в офицеры?

Это было подлой ложью. Я всегда делал свою работу так хорошо, как только мог. И ни перед кем не ползал. Этот бич, он это знал точно так же, как и я.

Я встал и посмотрел на него. Молоток был у меня в руке. Ухмыляясь, он смотрел на меня сверху вниз, с высоты своего роста, на полторы головы больше моего.

— Не чванься, — продолжал он. — По мне, ты можешь делать всё, что хочешь. Но я хотел бы вот что тебе сказать: я уже по горло сыт замечаниями: «Быстрей работай, Мэйлунд», — он передразнивал первого офицера, — «Прин сделал вдвое больше». Я сыт этим по горло. Понял, ты? И другие тоже. Нас тошнит от этого. Мы все свободные члены профсоюза, все на борту этой посудины. И мы не позволим этой банде наверху вить из нас верёвки.

Он смачно сплюнул мне под ноги табачной коричневой жвачкой.

Я оставался совершенно спокойным. Было ясно, что он подстрекал меня. Только спокойствием и разумом можно было пробить стену его ненависти.

— Ну, ладно, — сказал я. — Но ты сам-то подумай своей пустой головой: ты требуешь полной зарплаты, но всячески уклоняешься от требуемой работы. Это грязный обман, мой дорогой. И если вы сами начинаете с грязного обмана, то как вы можете жаловаться на работодателей?

Он уставился на меня немигающим взглядом. До него явно не доходило то, что я ему сказал. Это было совершенно очевидно.

Ворча что-то себе под нос, он удалился. Но отныне он оставил меня в покое.

Всё шло своим чередом, пока мы не прибыли в «пекло». «Пекло» — это западное побережье Южной Америки. Сорок пять градусов в тени! И в эту жару сплошные погрузки и выгрузки, днём и ночью. Иногда за сутки мы посещали до четырёх гаваней.

Свободная вахта больше не существовала. Каждая пара рук была на учёте. Я редко смотрел на ландшафт побережья. Когда выпадали полчаса на отдых, мы как мешки, падали на свои койки и тут же засыпали.

Однажды ночью в Сан-Антонио я был вахтенным по внутренним помещениям. Часть команды сошла с борта и пьянствовала где-то в городе. Я охотно последовал бы за ними, но вахта есть вахта.

Я стоял внизу в трюме, освещённом яркими лучами прожекторов. Портовые рабочие, коричневые метисы с блестящими от пота спинами, гуськом поднимались на борт, нагружались бутылками с вином и исчезали в тёмном проёме люка грузового трюма.

Эти парни были ловки на руку, и приходилось держать ухо востро, чтобы они не прихватили что-нибудь с собой. Тем более что у нас на борту было много самых разнообразных товаров, и грузовой трюм выглядел как универсальный магазин: ватерклозеты, иконы, бритвенные лезвия, ремесленный инструмент и многое другое, одно рядом с другим.

В полночь был объявлен перерыв для приёма пищи. Рабочие сидели внизу на набережной, а я поднялся на верхнюю палубу.

Здесь было тихо и прохладно. Я смотрел на город, который сверкал в ночи тысячами огней. Он располагался на возвышенности, и за ним высились тёмные силуэты гор. Это выглядело, как будто о тёмные стены гор билась искрящаяся волна.

Внизу на набережной возник шум. Это возвращались члены экипажа, уволенные на берег. Они здорово нагрузились и теперь с грохотом сыпались со сходни на палубу.

Шествие возглавлял бич. Увидев меня, он подошёл, покачиваясь на нетвёрдых ногах:

— Ну ты, дерьмо! Ты снова подвизаешься на нижней вахте? Снова выслуживаешься перед начальством, ты, таракан?

— Сам таракан, — ответил я.

Мгновение он непонимающе смотрел на меня:

— Что ты сказал?

— То, что ты слышал.

Он тяжело дышал, сопя носом. Он придвинулся ко мне вплотную, а остальные образовали полукруг. В тусклом свете палубных фонарей лица были почти неразличимы. Но я чувствовал, что все были настроены ко мне враждебно.

Спереди к нам приблизились шаги. Это был третий помощник, который совершал обход судна.

— Приходи в кормовой кубрик, если ты не трусишь, — рявкнул бич.