Мой папа - плейбой - [43]

Своей любовью к ней.

Позволить себе эти чувства. Отбросить страх. Доказав всем, но прежде всего себе, что не такое уж он дерьмо. И что достоин. Тогда не был, сейчас — да. Но как вернуть ее чувства? Как доказать свои?

Господи, он же ни черта не знал о нормальных женщинах! Зато многое знал о ней… Ритка любила пионы и селедку под шубой. Она жмурилась, когда он ей целовал запястья, морщилась, когда была разочарована, а в задумчивости — кусала губы. Богдан и не думал, что все это до сих пор живет в его памяти. Но когда c тайников его памяти сняли все блоки — оказалось, что в них сохранились бесценные, не тронутые временем сокровища. Он как будто законсервировал все самое лучшее, что с ним случилось, а теперь вскрыл. И эти воспоминания посыпались на него, как спелые абрикосы наземь, если забраться на дерево и потрясти.

Богдан зажмурился, позволяя прошлому себя поглотить. Вновь вернуться в те дни, которые они провели на речке. Вспомнить, что чувствовал, валяясь рядом с Измайловой на песке и сцеловывая с ее разгоряченной, покрасневшей на солнце кожи веснушки. Когда подминал ее под себя и проникал членом так глубоко, как только мог, наблюдая, как боль на ее лице сменяется сначала растерянностью, а потом диким голодом, не уступающим его собственному. Паинька-Измайлова оказалась горячей штучкой. Интересно, она хотя бы догадывалась, как он ждал их новой встречи? С каким трудом ее отпускал от себя, когда ей нужно было возвращаться домой?

Рядом с ней он чувствовал себя цельным и всемогущим. Рядом с ней забывал обо всем. Он могла его рассмешить, и заставить хрипеть от страсти. Она… одна.

У Богдана была настоящая ломка, когда ему пришлось уехать. И если бы не тренировки — может быть, он бы сломался. Запрыгнул бы в первый попавшийся самолет и примчался. Но вместо этого Связерский методично, день за днем, по кирпичику выстраивал стену между прошлым и будущим. Между чувствами к ней и открывающимися перед ним возможностями.

Стену, которая теперь была разрушена до основания…

Богдан отставил бутылку и лег на диван. Он думал о том, что может предложить Рите. Все усложняло проживание в разных странах. Когда начнется сезон — они практически не смогут видеться. Если Рита не переедет к нему. У него есть несколько недель в запасе, чтобы убедить её в этом. Его охватило дикое возбуждение. Как перед самым ответственным матчем в своей жизни. Нет, наверное, даже большее. Потому что турниров будет еще великое множество, и только в ситуации с Ритой — у него всего один шанс.

Которым он непременно воспользуется.

За Мариком Богдан должен был заехать к семи. Но он не выдержал. Приехал едва ли не на целый час раньше. Купил цветы… Господи… он никогда не дарил цветов. Никогда… Зачем? Все было слишком доступно. А тут стоял у огромного прилавка — и глаза разбегались. Любимых Ритой пионов не было — уже не сезон, а что другое купить? Бог его знает. Никогда еще Связерский не чувствовал такой неуверенности.

Выбор остановил на чайных розах. Чем-то они смахивали на пионы, а может, ему так казалось. Купил целую охапку. Едва донес. У самой двери вспомнил, что ничего не купил сыну. Растерянно провел по щеке, но возвращаться не стал. На улице такая жара, что цветы быстро увянут. Позвонил в звонок и… моргнул.

Дверь ему открыла Рита. Красивая, при полном параде. Шикарные волосы рассыпались по плечам, легкий макияж, подчеркивающий красоту глаз, и пухлые сочные губы. А платье… это какой-то атас.

— Ты рано!

— Ты с нами?! — проговорили одновременно и осеклись. Рита поджала губы, Богдан, напротив, довольно улыбнулся. Может быть, это будет даже проще, чем он думал. Вон как Рита принарядилась. Это хороший знак.

— С вами? Нет. Я ведь говорила, что у меня планы. Не думала тебя застать…

— Да? — скрывая разочарование, протянул Связерский. — Ну, это все равно тебе, — протянул букет.

— Спасибо, но не стоило. Правда. Да ты проходи, а я…

Не успел он войти, как за спиной зашумел лифт. Непонятно, что его дернуло оглянуться.

— Какого хрена? — спросил он непонятно у кого. Взгляд метнулся от стоящего за спиной Ставински к Рите и вернулся обратно. А тот разулыбался, демонстрируя два шикарных импланта, которые вставил совсем недавно, как будто если бы его совсем не волновало, что Связерский их сейчас ему на хрен выбьет!

— Пап? Мистер Ставински…

— Называй меня Пит, парень. Твоя мама говорила, что ты занимаешься хоккеем? — брызгал позитивом Ставински, отодвигая Богдана в сторону и первым заваливаясь в прихожую. Богдан мог бы потолкаться, блокировать урода. Кулаки так и чесались. Но что-то подсказывало ему, что в глазах Риты драка при сыне вряд ли добавит ему очков.

— Эээ… Да. Занимаюсь.

— Ты здесь какими судьбами? — сквозь стиснутые зубы процедил Богдан.

— Не начинай, — предупредила Рита.

Богдан оглянулся. Мазнул по ней ленивым взглядом. На Ритке были умопомрачительные босоножки. Тонкая полоска черной замши, фиксирующая стопу, и такой же ремешок на изящной щиколотке. Да каблук, наверное, сантиметров двенадцать. Секс в чистом виде. Так легко было представить, как он упрет каблук себе в плечо и проведет языком по чуть выпирающей на щиколотке косточке вверх по ногам — оставляя чуть влажный след. А потом, вдоволь наигравшись, откроет ее для себя и вылижет так, что она горло сорвет от криков.