Мой отец – нарком Берия - [12]

Видимо, поведение отца стало раздражать партийную верхушку, и Ежов, руководивший в то время органами госбезопасности, через своих ставленников в Грузии решил организовать на него покушение. Об этом случае я знаю не с чьих-то слов, потому что волей обстоятельств оказался в тот злополучный день в машине отца.

…Из Москвы возвращались по Военно-грузинской дороге. Вместе с отцом, мамой в этой машине находились жена одного партийного работника и второй секретарь ЦК, белорус по национальности, Хацкевич. Уже стало темнеть, когда нашу машину попытались остановить, а затем обстреляли спереди и сзади. Огонь явно велся на поражение.

Хацкевич сидел рядом со мной, и я своими глазами видел, как его ранили.

Умирал он на руках у моей матери. Все мы слышали его последние слова: «Ты, Нина, не забудь о моем ребенке…»

Уже через год из Белоруссии поступили какие-то материалы, в которых Хацкевич, уже мертвый, был объявлен врагом народа. В таких случаях репрессировали и семьи, но маме удалось каким-то образом спасти ребенка Хацкевича и устроить его в семью близких нам людей.

Одна существенная деталь: Хацкевич носил пенсне, как и мой отец. Вероятно, это и сбило с толку тех, кто стрелял в отца.

Так что я знаю лишь о двух покушениях на моего отца, сколько же их было всего, сказать не могу. Этих неприятных воспоминаний в семье старались не касаться…

Для партийного аппарата – имею в виду аппарат ЦК ВКП(б) – отец, хотя и был секретарем ЦК республики, оставался периферийным работником, но с собственной позицией. Отношение к таким людям было всегда настороженным. Попытки привлечь отца на свою сторону предпринимали и Ягода, Ежов. Неправда, что это были дегенераты, начисто лишенные мозгов, как это подчас преподносят. Весь ужас и состоит в том, что люди, повинные в злодеяниях против собственного народа, были изворотливыми, а нередко и умными людьми, что отнюдь не мешало им идти на преступления.

Скажем, сделавший карьеру в Орготделе ЦК Николай Ежов, впрочем, как и Ягода и другие, отлично понимал, какую опасность даже в личном плане представляет для них Берия. Первое: колоссальный опыт работы в разведке. Умен, на хорошем счету. Его знает Сталин. Грузин. Прогнозировать его перевод в Москву вполне можно было без труда.

Ни одного секретаря ЦК республики не обхаживали они так, как отца и нашу семью. Встречали в Москве, везли к себе на дачу… А отец к этому внешнему проявлению дружелюбия всегда относился – я это видел – настороженно. Меня это удивляло немного, так как я хорошо знал своего отца. Человеком он был открытым и подобные встречи с друзьями очень любил.

Помню, зимой это было, Ежов пригласил нас к себе на дачу. Внешне это выглядело как приглашение друга. Они ведь с моим отцом на «ты» были… Но отец сказал, что нам эта поездка ни к чему.

Повторяю, и Ежов, и другие были неглупыми людьми. Они видели и понимали, что отец – один из тех, кто может оказаться в центральном аппарате, а конкурентов всегда стремились убирать заблаговременно. Это тоже, если хотите, железный закон Системы.

Отец никогда на эти темы не говорил, но, думаю, «просчитал» он и Ягоду и Ежова гораздо раньше. Хотя о самих организаторах покушений очень долго ничего не было известно, но то, что нити вели к НКВД, было ясно. Непосредственным руководителем покушения на Военно-грузинской дороге был, безусловно, нарком внутренних дел Грузии. Вполне понятно, кто поручил ему эту акцию.

К слову, после покушений на отца Сталин прислал в Тбилиси бронированный американский автомобиль. Тогда же такие машины получили и другие первые секретари ЦК союзных республик.

Думая обо всем этом, я все больше склоняюсь к мысли, что нити первых заговоров против отца – еще тех, довоенных – вели однозначно в НКВД СССР. Там словно чувствовали, какими кардинальными переменами обернется для всесильного карательного ведомства его перевод в Москву…

Почему партия, вернее, ее высшее руководство расправилось с моим отцом? Потому, что он затронул святая святых советской номенклатуры – основу Системы. Говорю так не для того, чтобы перед кем-то оправдать своего отца. Свои ошибки он знал и вину свою знал – она тоже была, – потому что нет особой разницы, разделяешь ты взгляды тех, с кем находишься в руководстве страной, или нет, голосуешь за что-то из личных убеждений или в силу каких-то обстоятельств. Да, мой отец не подписывал расстрельные списки, как это делал Ворошилов, не проводил массовые репрессии, как Каганович или Маленков, Хрущев или Жданов, но коль он был одним из членов политического руководства, ответственность, безусловно, лежит и на нем, на каждом из них. Он ведь и хотел, настаивая на созыве внеочередного съезда, справедливой оценки деятельности и своей, и своих коллег. То, что мы имели и до войны, и позднее, не было режимом личной диктатуры Сталина. Очень удобно сегодняшним защитникам «большевизма» представлять Сталина полусумасшедшим диктатором, а его окружение, членов Политбюро, бессловесными жертвами обстоятельств. Да и сама большевистская партия подается как такая же жертва террора всесильного НКВД и деспотизма ее Генерального секретаря. Неправда. Вина – на каждом, и на самом Сталине, и на остальных. Это они ответственны за все просчеты, за все ошибки, искривления, допущенные Системой. И за преступления, совершенные с октября 1917 года, – тоже. А уж чья вина больше или меньше, чьи заслуги весомей – судить Истории.