Мой нежный варвар - [37]

Она рассмеялась.

— Вы всегда настаиваете на своем?

— Да, это привилегия царей.

— Спасибо, — со вздохом произнесла она. — Но я по-прежнему хочу уехать домой.

Он отбросил непослушный локон с ее лба.

— Я переведу тебя в свой дворец. Там будет безопаснее, чем здесь. Ты была права, я держал тебя взаперти. Но я приструнил Артакаму и Беренису. Я отослал их. Я хочу, чтобы ты везде была рядом со мной.

Свет на ее лице погас.

— А если я не захочу? Могу я решить за себя?

— Нет, — сказал он, — Не можешь. Ты относилась ко мне с симпатией, даже с любовью. Сейчас ты сердишься на меня, но это пройдет. Собирайся. Через час солдаты препроводят тебя во дворец. Потом, когда ты станешь сильнее, ты поблагодаришь меня. Ты поймешь, что так лучше для нас обоих. Для нас и для Египта.

Она резко встала, и шкатулка упала на плиты пола. Крышка откинулась, и драгоценные горшочки выкатились.

— Не считайте меня своей рабыней, Птолемей. Вы увидите, что мной не так легко управлять.

— Ты всегда нуждалась в более строгом руководстве, чем то, которое получала от своего мужа. — Он схватил Майет и, запрокинув ей голову, грубо поцеловал. — Ты принадлежишь мне, — сказал он, отпуская ее. — И ты научишься приходить ко мне по первому зову, иначе прутья твоей клетки из золотых превратятся в железные!

Она метнула в него взгляд, полный ненависти. Внутри у него все сжалось. Но озноб по спине пробежал не из-за неповиновения этой женщины. Он услышал сардонический смех, эхом отражавшийся в его голове, и этот смех был слышен только ему одному.

А я тебя предупреждал, издевался над ним голос умершего брата.

Он почувствовал пронзительную головную боль. Птолемей закрыл лицо ладонями и поставил ноги пошире, ожидая следующего удара. В битвах его ранили и стрелами, и мечом, но никогда прежде он не испытывал подобной ослепляющей боли.

Ничего не произошло. Майет ничем не показала, что она услышала что-то, кроме того, что он говорил. Птолемей отвернулся, ощущая желчь, поднявшуюся к горлу.

— Ты поедешь сегодня со мной! — приказал он, желая только одного: чтобы она положила его голову к себе на колени и потерла его ноющие от боли виски. — Я пришлю за тобой свою колесницу и эскорт солдат. Ты поедешь в ней как царица или же пойдешь следом, закованная в цепи. Мне все равно! — Он вышел.

— Ублюдок! — бросила она вслед.

Да, в этом она права, прошептал насмешливый голос, когда Птолемей спускался по ступеням с еле поспевавшим за ним Гизом. Ничто не сможет изменить этого.

«Одна тюрьма сменилась другой», — подумала Майет, прогуливаясь в саду царского дворца. Ее окружали цветущие деревья, фонтаны и греческие статуи. Когда два дня назад солдаты Птолемея пришли за ней, она не стала сопротивляться. Сейчас она размышляла, было ли это трусостью с ее стороны. Может, она всю жизнь была трусихой? Возможно, она была из тех женщин, что привыкли подчиняться приказаниям мужчин? Или же она не стала бессмысленно сражаться, не имея возможности победить?

Она говорила себе, что поехала в колеснице Птолемея потому, что ей не хотелось, чтобы ее с позором волокли по улицам. Ей еще предстояла проверка воли. Каждый вечер после ее приезда сюда царь присылал служанок с дарами, призывая ее войти в его опочивальню, и каждый вечер она отвечала отказом, говоря, что у нее обычное для женщины недомогание. Но что она будет делать по истечении шести дней? Позволит ли Птолемей, чтобы она отвергала его при помощи новой лжи? А может, она сдастся и покорится ему?

Она не могла сказать, что царь использовал ее. Она с радостью принимала его близость и отвечала ему с такой же страстью. Почему сейчас все изменилось? Может, она пробуждалась от сна… или же, напротив, погружалась в безумие? Почему раньше она была рада ласкам Птолемея, а теперь они вызывали в ней отвращение?

Ее внимание привлекли всплески по воде. Она раздвинула ветви цветущего куста и увидела двух мальчиков, бросающих камешки в бассейн. На них были льняные одеяния, какие носили высокородные египтяне, но они были не из Кемета, а, скорее всего, иноземцами. Их головы не были обриты, как у мальчиков из аристократических египетских семей. Напротив, у них были густые светлые волосы, стянутые сзади.

Она с удовольствием смотрела, как они играли, пока младший не обернулся, заметив ее. Он толкнул локтем своего товарища и показал на нее.

— Добрый день, госпожа, — учтиво сказал мальчуган на греческом языке.

Майет подошла к изгороди и ответила на приветствие. Тот, что постарше, нахмурился и что-то прошептал своему другу. С лица младшего исчезла беззаботная улыбка, и он с подозрением посмотрел на нее.

— Мы ничего плохого не сделали, — сказал тот, что повыше.

Майет решила, что ему около десяти лет, но чужеземцы чаще были выше ростом, чем египетские дети. Младшему на вид было около шести-семи лет. Оба они были красивы, с высокими лбами, светлой кожей и смышлеными глазами. Они были похожи, и она решила, что это братья.

Разглядев их получше, она заметила, что старший держался почти с царским достоинством. Младший был плутом. Его нос усыпали веснушки, локти и колени были в ссадинах, одежда в пятнах от травы, сандалии в грязи.