Мой муж был летчик-испытатель - [2]

— Не надо ничего комментировать, — прервала меня телефонная трубка. — Это мешает мне думать и принимать решения. Так что постарайтесь излагать только факты в их последовательности.

— Хорошо. Но я не хотел вас обидеть, — сказал я тихим и, наверное, подавленным голосом. И сразу же возникло искушение бросить телефонную трубку, но что-то меня удержало, да и Николай Николаевич уже приказал: продолжайте, не останавливайтесь.

— А что продолжать? Сынишка стал подрастать, и вскоре нам удалось получить квартиру. Восемнадцать квадратов, но зато отдельно… Жена моя успокоилась, и теперь у нас дружно. Мне даже кажется, что у жены все еще ко мне что-то осталось. Она, кстати, тоже учительница. Но, наверное, это к делу не относится…

— Нет, продолжайте. К тому же дела вашего я все еще не знаю. И еще. Вы никогда не были под судом? — В трубке раздалось нетерпеливое покашливание, и я заговорил быстрее, стараясь заглушить этот посторонний и отвлекающий звук.

— Под судом я не был, даже не был под следствием. Все это, видимо, впереди. — Я вздумал пошутить, но Николай Николаевич никак не отреагировал. И тогда я сразу заговорил о главном:

— Дело мое, в сущности, очень простое. Это даже не дело, а жизненный случай. Я бы так его назвал, только так. А произошло это, верней, наметилось еще лет восемь назад. Каждое лето я с женой уезжал в свою деревню. Жена моя любит природу, а я уж… помните, у Бунина?..

— Не надо ничего комментировать. Иначе у нас не будет контакта.

— Хорошо, подчиняюсь. Но деревня мне очень нужна, здесь-то и произошел этот случай. Как-то я набрел у писателя Федора Абрамова…

— Нет, вы невыносимо пространны!

— Простите, простите, — залепетал я испуганным голосом. — Сейчас я буду по существу, и вы все запишете. Но все-таки опять о деревне… Вот и нынешний отпуск я пожертвовал опять на нее. Ведь там все мои пристани и душевный покой. Но нынче покоя не вышло… Я стал причиной смерти одной девушки, точнее, молодой женщины… — Я задохнулся, прервал себя, но телефон усиленно призывал:

— Продолжайте, не останавливайтесь!

— А что продолжать? Это была чудесная девушка. Но только не от мира сего. Нет, нет, даже от мира, но только она от всех отличалась. Вы понимаете, она действительно отличалась, в ней было что-то даже небесное, чистое, да, небесное, но это, наверное, смешно… Она мне чем-то напоминает ромашку, белую, нежную. Это, знаете, есть такой деревенский цветок, растет на всех пустырях, но место ему только в сердце…

— А вот это к делу не относится, — предупредила телефонная трубка. — Все эти незабудки, ромашки, сердца… какая-то иллюзия. Вам не кажется?

— Кажется, кажется, — ответил я с бодрой готовностью, потому что снова поднялось раздражение: я к нему с откровенностью, а он губу воротит.

— Ну вот что, — резюмировал Николай Николаевич. — Допускаю, что вы волнуетесь. Но вашего дела я до сих пор не почувствовал. Вы сказали, что стали причиной смерти. Но это же только слова, иносказание. Бывает, что клиент на себя наговаривает, выдает нам, простите, чушь. А если он с воображением, то эта чушь у него разрастается, и тогда он становится похож на того барона… Ну-ну, подскажите, у меня какой-то ранний склероз…

— Мюнхгаузена.

— Вот-вот! Но я все-таки допускаю, что вы волнуетесь. Для разрядки у меня есть еще один вопрос. Из легчайших, конечно. Назовите год, число и месяц своего рождения. Это нужно для гороскопа…

— Я родился в августе пятьдесят пятого. Сталин умер уже, так что…

— А вот про Сталина не нужно. Так какого же числа вы родились?

— Четырнадцатого августа в два часа дня. Говорят, что тогда стояла жаркая, гиблая погода. Вокруг горели леса. Это была какая-то эпидемия на пожары. И в нашей сельской больнице тоже случилась беда. Рассказывают, что больничный сторож дядя Степан растапливал в огороде баньку и заронил искру — и нету баньки. А потом огонь перекинулся на сеновал в главном корпусе, — раньше ведь в сельских больницах были выездные кони, вы слышали?..

В трубке раздался смешок:

— Кто у нас задает вопросы — вы или я?

— Вы, конечно. Так вот, загорелся сеновал, и огонь перекинулся на главное здание, — больных стали эвакуировать… И мою мать тоже отвезли домой. Вы представляете этот ужас! Она только что родила, и вдруг этот пожар, и потеря крови, и отъезд домой. Потому не мудрено, что началась грудница и мать собралась умирать. Но ее отправили в областную больницу, а меня отдали другой женщине, которая рожала вместе с матерью. И она стала как бы моей кормилицей. Даже и не как бы, а по-настоящему. У нее было много молока, и это меня спасло. Эта женщина кормила меня несколько месяцев. Вот так, даже сейчас интересно… Я спал в кроватке рядом с ее дочкой.

— Стоп! — скомандовал Николай Николаевич. — Где она живет, эта женщина, где работает, какие у нее привычки, характер?

— Не знаю… — ответил я тихо и вежливо, даже с каким-то подобострастием. Оно возникает у меня тогда, когда вижу, что становлюсь кому-то интересен.

— Очень плохо, что не знаете. Я бы из-под земли достал эту женщину, ведь она заменила вам мать. Какой вы нелюбопытный… Хотя по натуре, если сказать откровенно, независимы и честолюбивы. Разве я не прав?.. И еще вы любите властвовать, покорять и очень цените дружбу. И в дружбе, кстати, очень пылки, заносчивы. Зато очень привязаны к детям — и к чужим, и к собственным.