Мой-мой - [2]

РОССИЯ

Россия лежала нагая,

И Ленин на ней сидел.

И, ноги ей раздвигая,

Член вставить во чрево хотел.

Россия, Россия, Россия,

И Ленина сморщенный член.

Ты громко пощады просила,

Но Ленина член не тлен.

Хранится он в Мавзолее,

Завернутый в вату и ткань.

Проветрят его к юбилею,

И тихо попросят: – Встань!

Но он уж не встанет, наверное,

Он сморщен и желт, как лист.

И тронет его неуверенно,

Склонясь, молодой журналист.

А вечером, лежа в постели,

Пока не подкрался сон,

Подробно об этом деле

Невесте расскажет он.

Она улыбнется доверчиво,

И спросит с улыбкой, ждя,

Глаза опустив застенчиво:

Мой милый, какой у вождя?

Но он побоится сказать ей,

Что член вождя худ и мал,

Ведь он кандидат в члены партии,

Узнают – будет скандал.

Работы лишится он сразу, Поэтому вдруг говорит:

Таких не видал я ни разу –

Огромный, как сталактит!

Огромный, огромный, огромный!

Таких, может, нет и в ЦК!

Как Ленин – великий и скромный!

А мой не дорос пока!

И свой он засунет отросток

В ее половую щель,

И будет рыдать, как подросток,

Достигший порочную цель.

А где-то в тиши Мавзолея,

Завернута в вату и ткань,

Как светлое завтра белея,

Лежит волосатая дрянь.

Россия лежит нагая,

На ней снова кто-то сидит,

И, ноги ей раздвигая,

Член вставить во чрево хотит.

Россия, Россия, Россия,

И Ленина сморщенный член,

Ты громко пощады просила,

Но Ленина член не тлен!"

О стихотворении "Россия" каким-то образом узнали и в КГБ. Последовавшая реакция была однозначной и незамедлительной. К Бродскому, распространявшему копии, вскоре пришли. Иосиф испугался, и честно все рассказал, отдал рукопись отца. Дело начинало принимать серьезнейший оборот. Последовали допросы. Стали выяснять – кто, как, кому, и в каком количестве распространял, кто как к стихотворению относился. Отца исключили из комсомола, а затем из университета и в скорости арестовали.

Интеллектуальные круги города оказались парализованными. Люди еще помнили недавнее прошлое и боялись как за себя, так и за своих близких. Всему виной был мой отец. Его порицали не только на допросах в КГБ и на комсомольских собраниях, но и в разговорах между собой. Он перешел границы допустимого и дозволенного, он всех подвел. От него все отвернулись, даже с родителями его перестали здороваться, и он оказался один на один перед лицом карательных органов. Во время допросов ему зачитывали показания его друзей, на него гадивших и от него отрекавшихся, характеризовавших его аморальным, порочным и антиобщественным типом.

Ему было бесконечно обидно, но он все понимал и из последних сил старался не озлобляться. Он брал всю вину на себя, держась с достоинством, как и подобает поэту. Под следствием он провел четыре с половиной месяца. Потом был закрытый суд, на котором в качестве свидетелей выступали друзья, старавшиеся не смотреть ему прямо в глаза. Уже тогда он твердо решил для себя, что больше никогда не вернется в этот город. И он данное себе слово сдержал, так никогда и не вернувшись.

Теперь обо мне. Я родился летом 1967-го года в сибирском поселении под лагерем. Случилось это ранним утром 16-го июля. Стало быть, по гороскопу я Рак, а не Водолей, как я обычно всем говорю. А все оттого, что в паспорте моем, равно как и в свидетельстве о рождении стоит совершенно другое число и год.

Я никогда не считал нужным об этом кому-либо подробно рассказывать, даже моей бывшей жене, от которой, казалось бы, я ничего не скрывал, с которой прожил многие годы и имею дочь. Объяснять всегда сложно, тем более людям, которым все это малопонятно и ненужно.

Недавно я пытался рассказать об этом своей финской женщине, живо всем интересовавшейся и требовавшей показать ей паспорт. Но она вообще мало верила мне, а паспорт был нужен ей лишь затем, чтобы увериться в том, что я в действительности ношу фамилию Толстой и являюсь австрийским гражданином, а не каким-нибудь безродным русским авантюристом, способным каким-то корыстным образом использовать ее в своих непонятных ей целях.

Ведь она хотела "ходить" за меня замуж, она сделала мне предложение, и поэтому ей было важно – "знать все". А я долго мучил ее, не показывая свой паспорт. Тем более что паспортов у меня на самом-то деле два, то есть, есть еще и русский, но с другой фамилией. И в паспортах этих не совпадают ни имена, ни гражданство. В них совпадает лишь возраст и место рождения. Я попытаюсь сейчас объяснить, что здесь так, а что не так, почему там стоит, будто родился я не в Сибири 16-го июля 1967-го года, а на Украине 31-го января 1962-го, и почему мне в действительности 34 года, а не 39 лет.

Значит так – я родился в Якутии, а не на Украине, как в паспорте. Когда моя мать попыталась получить у лагерного начальства свидетельство о рождении, с нею никто не пожелал возиться. Ей просто предложили поехать в Якутск и там все оформить. Начальник лагеря аргументировал это тем, что ни у поселения, ни у лагеря нет названия, а есть только номер, который вообще за последнее время и без того неоднократно менялся.

"Ну, зачем вашему сыну надо, чтобы у него в свидетельстве о рождении, а затем и в паспорте, стоял номер нашего лагеря? А, может, он потом в университет поступить захочет? Так зачем же ему такая биография? С такой биографией его никуда не примут! Поезжайте лучше в Якутск! Пусть запишут – родился в Якутске! А у меня так даже бланков свидетельства о рождении нет, потому как тут мужской лагерь и никому тут рожаться не положено!" – резонно подытожил он.