Мой мир: рассказы и письма художницы - [8]

А поезд постукивает колёсами и везёт нас к цели. Целых три дня мы едем одни в купе. Читаем книжки. Едим взятую из Москвы еду. Смотрим в окно. Нас удивляет то, что на остановках пассажиры жадно расхватывают газеты. В Омске к нам в купе подселяется военный человек – полковник. Узнав, что мы едем к заключённому, кричит: «Вы с ума сошли, никто не даст вам свидания, ведь уже три дня как война!» Оказывается, через четыре часа после нашего отъезда (22 июня 41 года) была объявлена война. Полковник пугает нас тем, что мы не сможем вернуться, советует бежать менять билеты на Москву, пока ещё можно проехать. Мама бежит к начальнику станции, но по дороге передумывает и решает рискнуть.

И вот… мы едем дальше. Детская память (а, может быть, это детская фантазия?) показывает мне такие картины. Вот мы едем прямо через глухую тайгу. В довольно тёмном лесу можно разглядеть большие яркие цветы, вроде наших георгинов. Кто-то кричит «Медведь!» Мне кажется, что я тоже вижу убегающего медведя. А, может быть, и правда, что кое-где тогда рельсы железной дороги проходили по необжитым местам?

Приехали мы ночью. Кругом – лес. Полустанок. Нигде ни души. А у нас вещей несколько пудов. Крупные яркие звёзды… Нас предупреждали, что в тайге могут встретиться беглые каторжники, которые грабят и убивают приезжающих к заключённым. Мама кладёт мне в тапочку деньги и говорит: «Если на нас нападут – беги. Не жди меня и не оборачивайся. Беги сама и как-нибудь добирайся до дома».

Ну вот, как в сказке, буквально из-под земли возникает высокий тёмнобородый человек. «К заключённому?» Мама, дрожа, отвечает: «Да». Он молча поднимает два самых тяжёлых чемодана и куда-то быстро шагает. Мы – за ним. Задыхаясь и не зная, друг это или враг, бежим, волоча по земле неподъёмные сумки.

Выходим к избушке. Всё кончилось отлично. Нас приютили четверо добрых людей. Они были к нам добры, как ангелы. Теперь-то я понимаю, что нас, таких слабых и неопытных, вёл Промысел Божий. Иначе бы мы пропали.

Оказалось, что наши хозяева – архитекторы. Бывшие политзаключённые. Отсидев срок, остались работать на строительстве ГЭС. Нас кормят, поят чаем и предоставляют нам большую кровать – единственную в избушке. Утром наши архитекторы объяснили нам, что нужно делать, куда идти. И вот начались наши таёжные мытарства. Плохо помню подробности. Вспоминаются только отдельные кадры-картины. Взяв с собой на всякий случай кое-что из продуктов для папы и наивно надеясь каждый день на свидание, идём по страшной жаре, отбиваясь городскими шарфиками от туч мошки. Идём тайгой, идём лугами жарков (вроде наших ноготков, только красные ромашки). В день делали примерно 30 километров. Где пешком, где подвезут на дрезине. От начальника – к начальнику. Помню один случай. Нужно было на ходу спрыгнуть с дрезины. Ведь никто не стал бы останавливать её для нас. Слава Богу, что подвезли-то!

Я спрыгнула удачно, а мама упала лицом на рельсы. Вещи же сбросили довольно далеко от нас. Мы оказались на вырубке. Добела раскалённое солнце беспощадно печёт. Кругом – один лес. Мама неподвижно лежит лицом вниз. Под ней растекается лужа крови. Я громко плачу, тереблю маму, трясу, пытаюсь поднять. Она лежит, по-видимому, в глубоком обмороке. Наконец, мама медленно поднимается. Какая же она бледная! Мы находим свои вещи, тихо идём дальше, к очередному начальнику. И так всё ходим. От начальника – к начальнику. Начальники грубы с нами. Маму они называют на «ты», только что не дерутся. Грубо отказывают нам. А у нас у обеих здоровьишко – никуда. То у мамы обморок, то у меня. Полежим по очереди на лавке, да и побредём обратно.

Иногда мы проходили мимо очень высоких деревянных заборов. Наверху – колючая проволока под напряжением. Помню, я всё искала щёлочку. Хотелось посмотреть, не там ли мой бедный «отецы». Но щёлочек нигде не было.

Иной раз мимо нас прогоняли партию заключённых на работу. Лица их были завешены тёмной сеткой накомарников. В руках они несли свои котелки. Сгорбленные фигуры. Безликая тёмная толпа. Позже папа рассказывал нам, что в тайге можно было встретить кучи этих котелков. Это означало, что здесь «ликвидировали» какой-нибудь лагерь (или часть его) выстрелами в спину, как бы – при побеге. Ведь всех не прокормишь..

И вот, наконец, нашёлся единственный добрый к нам начальник. Он сказал маме: «Когда я прочитал дело вашего мужа, я даже плюнул: ведь оно выеденного яйца не стоит!» Боюсь, что потом этот начальник поплатился за доброту к нам…

Нам разрешили 4 часа свидания! Чтобы растянуть эту радость, мама договорилась о двух свиданиях по 2 часа. Но получилось всё не так. Наше свидание длилось всего-то 20 минут. И всё-таки они были, эти 20 минут, их не смогли отнять!

Привели папу. Я не сразу поняла, что это он. Высокий, худой человек с бритой головой в каких-то обмотках на ногах, в грубых башмаках. Он принёс нам подарочки. Он их сам вырезал гвоздём из дерева. Это были две умело вырезанные шкатулки. На моей был изображен пузатый смеющийся человечек. А под ним надпись: «И я тому посмеюся, ха-ха-ха!» Папа нажал на ножку человечка, и шкатулка раскрылась. Я была в восторге.