Мой милый враг - [64]

— Столько убежденности! Столько веры в человеческую порядочность! Я-то никогда не была такой наивной.

— Я знаю его характер, — стояла на своем Лили.

— Или его сердце, — подхватила Франциска.

Лили задумалась над ее словами. На самом деле она почти ничего не знала о сердечных переживаниях Эйвери Торна — она и в своих-то не могла разобраться. Его поцелуй лишил ее душевного равновесия и неожиданно открыл ей, что она способна на бурную страсть — а возможно, и на что-то большее. Она потерпела поражение в борьбе со своим увлечением — впрочем, она уже не была уверена в том, что ее чувство к нему можно было считать простым увлечением.

Лили вздохнула, заметив, что Франциска тайком наблюдает за ней.

— Ты романтик, Франциска, — промолвила она. Ее собеседница криво улыбнулась:

— Ты так думаешь?

, — Да. Правда, уже изрядно потрепанный жизнью, но все же романтик.

Франциска подняла свою рюмку и посмотрела сквозь ее граненую поверхность на свечу с таким видом, словно в ней содержался ответ на все загадки Вселенной.

— Почему ты не идешь спать?

— А ты? — отозвалась Франциска рассеянно.

— Потому, что у меня есть расходные книги, над которыми нужно поработать, счета, которые нужно оплатить, и цифры, чтобы тешиться ими на досуге.

— А у меня есть прошлое, которому пора подвести итог, долги, которые нужно оплатить, и воспоминания, чтобы тешиться ими на досуге. — Она мельком взглянула на девушку. — Быть неудавшимся романтиком — довольно утомительное дело.

— Я вовсе не считаю тебя неудачницей, — ответила Лили мягко.

Франциска улыбнулась:

— Да, я неудачница и сама это знаю. Иди, дитя мое. Сегодня вечером мне хочется побыть одной. Случай настолько редкий, что, думаю, над этим стоит поразмыслить.

— Ты действительно так считаешь? — спросила Лили, не желая оставлять Франциску наедине с портвейном и черной меланхолией.

Франциска взмахом руки отпустила ее, и тогда Лили наконец покинула ее, проделав короткий путь по коридору до библиотеки, где ее уже ждала стопка бухгалтерских книг и счетов, которая, как ей казалось, никогда не уменьшалась в размерах.

Эйвери не мог ни на чем сосредоточиться. Он отшвырнул в сторону журнал, в котором была опубликована последняя из серии его путевых заметок, и печально уставился в окно спальни, по которому неумолчно барабанил дождь. Образ Лили неотступно преследовал его, она лишала его рассудка, она была здесь, с ним, в его мыслях, в его крови — и в его сердце.

Когда она совсем недавно лежала под ним и он сжимал ногами ее бедра, когда она, задыхаясь, спросила гортанным голосом, не собирается ли он прямо сейчас осуществить свою месть, он с трудом удержался от того, чтобы не сделать это прямо в тот момент! И только те самые пресловутые правила поведения, которых он до сих пор неукоснительно придерживался, спасли ее — и то ненадолго. Ибо стоило ей опять произнести очередную колкость, как он тут же воспользовался этим малоубедительным предлогом для ответных действий и поцеловал ее. Мокрая одежда облепила ее тело, от чего оно казалось обнаженным, и его охватило желание. Однако стоило ей шевельнуться, как он выпустил ее из рук, опасаясь того, что мог сказать или сделать в следующее мгновение, и поспешно удалился.

Он направлялся в ванную, когда внезапно раздался страшный грохот, возвещавший о появлении Лили. Он немедленно бросился в парадный вестибюль и застал ее там стоявшей с выпученными от ужаса глазами, а грязь ручейками стекала с ее рук и одежды на пол.

За обедом она старательно избегала смотреть в его сторону, не отрывая своего прелестного личика от тарелки, словно хотела испытать его решимость вести себя достойным образом. Эта женщина проникла в его кровь гораздо глубже, чем простая лихорадка. Скорее она была для него чем-то вроде малярии, которая остается в скрытом состоянии недели, месяцы, даже годы, а потом вдруг снова вспыхивает с убийственной силой. И так же как в случае с малярией, он сильно сомневался, удастся ли ему когда-нибудь окончательно от нее избавиться. Немного самоконтроля — вот и все, на что он был способен.

Эйвери поднялся с кресла и стал расхаживать взад-вперед по комнате, потом подошел к окну и выглянул наружу. Двумя этажами ниже из окна библиотеки лился яркий свет. Он вынул из кармана позолоченные часы Карла. Даже эта вещица, которую он хранил как память о своем дорогом погибшем друге, теперь напоминала ему о ней.

Он защелкнул крышку часов. Кто мог бодрствовать в столь поздний час? Бернард? Мальчик как-то сказал ему, что любит засиживаться допоздна за книгами. Пожалуй, он не откажется от компании, а Эйвери был рад любой возможности отвлечься от назойливых мыслей.

Он натянул на себя рубашку, даже не удосужившись застегнуть ее как следует, и, выйдя из комнаты, направился вниз по лестнице. Он не стал зажигать свечу, так как и без того отлично видел в темноте. Уже на самой нижней ступеньке его внимание привлек слабый свет, проникавший в коридор из гостиной.

Эйвери нахмурился. Неужели все семейство, будь оно неладно, состояло из одних лунатиков? Очевидно, это была Лили. Осторожно, чтобы случайно ее не потревожить, он приоткрыл дверь и заглянул в комнату