Мой любимый крестоносец. Дочь короля - [97]

Он сказал это на том смешанном англо-нормандском наречии, какое я понимал. И я не удержался, чтобы не ответить, указав на Гиту:

— Ты уверен, что она девица? Если так — то я король Англии.

Сакс зарычал по-волчьи, показав зубы. Секира просто вибрировала в его руке. Гита с высоты седла что-то крикнула, сразу усмирив. Видимо, власть над ним имела немалую. И всё же сакс не удержался, чтобы не крикнуть мне вдогонку. Я разобрал слова: flearde asul. Догнав нашего перепуганного проводника, я спросил, что это значит. Тот, заикаясь от испуга, пояснил — «надутый осёл». У меня даже зубы захрустели, так их сжал. Чтобы нормандского рыцаря так оскорблял сакс!.. Но ничего, я ещё отомщу.

* * *

На обратном пути Теофиль твердил только об одном — зря мы не дали ему подраться. Я молчал. Молчали и Геривей с Ральфом. А когда въехали в Гронвуд, узнали, что граф в замке. Он был на плацу, тренировал своих воинов. Своих — не моих. Мои стояли в стороне, ободрительно галдели, наблюдая, как кто-либо из людей графа попадал на скаку копьём в подвешенное кольцо или делал ловкий выпад мечом. Сам Эдгар стоял немного в стороне, следил за учениями, давал советы.

Мы переглянулись. Если графу донесут, что мы цеплялись к его девке и едва не спровоцировали резню возле церкви... Он ведь уже предупреждал, со мной даже говорил лично. И я понимал, что дважды он не станет повторять.

Но пока, похоже, Эдгар пребывал в неведении. Завидев меня, даже добродушно улыбнулся, махнул рукой, выявив желание помериться силами. Я считался неплохим воином, владел мечом, секирой, в бою с копьями мало кто мог устоять против меня. Однако этому графу из крестоносцев я уступал. Но сейчас не посмел отказаться от его предложения.

Мы стали друг против друга с затупленными мечами для тренировочного боя, кто-то из оруженосцев облачил меня в толстую бычью куртку, шнуровавшуюся по бокам, — обычная предосторожность во избежание увечий. По сигналу сошлись.

Надо отметить, поединок на мечах не бывает долгим. Два-три касания — и ты убит или ранен. У Эдгара была особая манера боя — он не стремился к внешним эффектам, к особым выпадам, которые так популярны у рыцарей на турнирах. Эти бывшие крестоносцы сражаются по особой методе, которую приобретают после стычек с сарацинами, то есть всё равно каким способом, только бы победить противника. Не столько зрелищно, сколько действенно. И когда граф, отражая мой выпад, сделал подсечку, я оказался не готов и распластался на песке плаца. Эдгар замер надо мной, держа остриё меча у моего горла, но приятельски улыбаясь. Подал руку, помогая встать. Да, не желал бы я встретиться с ним в настоящем бою. Я просто хотел отнять у него Гронвуд. И готов был ради этого рискнуть. Ведь кто не рискует, тот ничего не выигрывает. А вопрос стоял так: либо Эдгар, проведав про сегодняшнее происшествие, выдворит меня, либо я, опираясь на влияние Бэртрады, лишу Эдгара всего.

Прямо с плаца я отправился разыскивать каменщика Саймона, а отыскав, стал расспрашивать о наглом саксе из фэнов. Француз даже присвистнул:

— Похоже, сэр, вы повстречались с самим Хорсой из Фелинга. И готов проглотить мешок извести, если эта встреча доставила вам удовольствие.

Оказалось, что этот Хорса — самый что ни на есть отъявленный бунтовщик и поджигатель смут. Прошлой зимой он первым напал на людей аббата Ансельма, и если граф замял дело, то только по его непонятной снисходительности к Хорее.

Вечером я присутствовал на трапезе в зале Гронвуд а. Граф и графиня восседали за высоким столом и казались всем довольными. Бэртрада часто смеялась. Выглядела она просто очаровательно. На ней было платье из плотного переливающегося шёлка бледно-жёлтого цвета. Юбка расходилась пышными складками, лиф заужен, и от горла к талии шла треугольная вставка, расшитая золотыми узорами по белому сукну. Узоры были в виде диковинных цветов и звёзд, в тон звеньям чеканного пояса, обвивавшего её талию. На голове не было покрывала, волосы, высоко зачёсанные, удерживал обруч из полированного золота. Бэртрада вообще любила ходить с непокрытой головой, что не соответствовало обычаю замужних женщин, но супруг не требовал от неё соблюдения традиций.

Я вспомнил Гиту из фэнленда. Конечно, она тоже была хороша, но совсем по-иному. Эдгар давно её покинул, и я что-то не слышал, чтобы он навещал свою беременную подопечную. Однако Бэртраде не стоило знать о его равнодушии к Гите. Наоборот, я хотел разозлить её. Не заставить ревновать, а именно разозлить. И уже знал, как это сделать.

Оказалось, граф уже назавтра собирался покинуть замок. И едва он уехал, я сразу поспешил к Бэртраде. Пользуясь правом старого друга, прошёл к ней в покои. Какая же там была роскошь: на стенах яркие гобелены, плиты пола покрывали светлые меха, мебель в богатой резьбе с инкрустациями. И среди этого великолепия моя красавица Бэрт — недовольная, раздражительная, нервная. Я подавил улыбку: обычное настроение графини после ночи на супружеском ложе.

Но меня Бэртрада встретила приветливо, протянула руку для поцелуя. Она сидела в напоминающем трон кресле, а кормилица Маго укладывала её волосы. Сейчас присутствие здесь Маго было данью приличиям: не могла же графиня принимать наедине молодого мужчину, когда супружеское ложе ещё не остыло. Не остыло... И настроение у Бэрт было самое не остывшее.