Мой лучший друг - [2]

Все, о чем написал, так или иначе связано с Камчаткой. И дальнейшие мои литературные замыслы тоже связаны с ней.

Мне всегда были немного непонятны люди, приезжающие к нам «за книгами». Мне думается, нельзя написать ничего настоящего, глядя со стороны. Надо сжиться со своими героями, быть среди них своим, таким, чтобы они перестали замечать тебя. И в этом плане я все чаще подумываю пойти в море не в командировку, пусть даже самую долгую из всех, а насовсем, чтоб числиться в судовой бумаге, которую предъявляют портовым властям, не пассажиром.

БОЦМАН С «ЧУКОТКИ»

I. ВСТРЕЧА НОВОГО ГОДА

В декабре в северных широтах утро занимается поздно. И оттого предутренняя вахта кажется особенно долгой. То ли дело летом на юге. В четыре часа уже светлынь. По верхушкам волн бегут багряные тени. И чайки, опаленные зарей, выглядят нарядными. И сам себя чувствуешь свежим, и на душе радостно, как в день праздника.

Приятно представить себе это, забыть на минуту о болтанке, о том, что вокруг пустынный океан и над ним тяжелая, долгая ночь.

Вахтенный штурман, старпом Синельников, дремлет над картой за штурманским столиком. Он уронил голову в бездну Тихого океана. Один его локоть покоился на Командорских островах, другой — на Алеутской гряде.

Из радиорубки вышел радист Серафим. Врубил свет и уставился на старпома. Рыженький, тщедушный, скрестил худенькие руки на груди, склонил голову по-птичьи на плечо и смотрит.

Почувствовав яркий свет, а может, пристальный взгляд радиста, Синельников выпрямился и соскочил с высокого табурета.

— Ну, чего явился? — он закурил сигарету и закашлялся.

— Там у меня, того гляди, антенны оборвут, — смиренно ответил Серафим. — Просят вас, товарищ Синельников, перейти на радиотелефон. Поговорить желают.

Ох и язва! Сложил губки бантиком и этак невинно ест глазами начальство.

Далеко внизу дробно ухала машина, и корабль, весь дрожа, преодолевал встречный ветер и волны.

— Давай, — буркнул старпом. — Все равно не отстанут.

— Сейчас, сейчас, — пробубнил Серафим. — Сделаем настройку — пять шаров!

Он кинулся к радиотелефону. Загорелся красный глазок. Сквозь треск и шум долетели голоса:

— «Чукотка», отвечай… Когда к нам допилите?..

Серафим щелкнул переключателем микрофона, проворковал радостно:

— «Чукотка» на связи. Как слышите? Прием…

И забился красный глазок, словно передавая нетерпеливый пульс рыбаков, ожидающих нас.

Рыбацкая флотилия, промышлявшая окуня у Алеутской гряды, следила за «Чукоткой», как только та вышла из порта. И вот, когда до встречи осталось совсем немного, ждать им стало невмоготу: хотелось поговорить с теми, кто только что покинул родные улицы и еще хранит тепло рук и последние взгляды провожающих. Оттуда, из океанской дали, все люди на наших приморских улицах кажутся родственниками. К тому же мы везем посылки, собранные терпеливыми женами, которые вот уже полгода, бог весть каких по счету полгода, не видят мужской ласки, — вдовы при живых мужьях.

Старпом отвечал рыбакам скупо и неохотно, но на далеких траулерах не замечали или не хотели замечать его недовольного тона. И сумели-таки уговорить Синельникова подойти к штурманскому столику, высчитать с точностью до мили, сколько осталось до встречи.

— Сто тридцать миль…

Значит, вечером выйдем из Берингова моря в Тихий океан, в Аляскинский залив. Туда, готовясь к встрече с нами, начала стягиваться рыбацкая армада…

— Молодцы, к Новому году успеете, — неслось в эфире. — И елки, поди, везете? Ты получше подбери, Павел Петрович, а то в прошлом году одни палки достались…

Синельников скривил губы. Разговоры о елках были для него несерьезными.

— Согласно разнарядке. Никого не обделим, — сухо ответил он.

Есть что-то роднящее людей на море. Я никогда не видел парней, что сейчас ведут переговоры с «Чукоткой». Но они мне близки, как друзья. И к морякам, проходившим здесь задолго до нас, я испытываю такое же чувство.

Утром покажутся Алеуты. Они давно уже стали не нашими. Но в истории российского флота всегда живы мореходцы, открывшие здешние моря и земли. С отрочества запомнились мне строки капитана Головнина, написанные по поводу путешествия знаменитого Кука:

«Хотя капитан Кук приписывает себе первое открытие северо-западного берега Америки, выше широты 57°, но он был введен в заблуждение по незнанию в плаваниях в этом краю наших мореходцев и что тот край нам был лучше известен, нежели англичанам; например, славный сей мореплаватель утвердительно пишет, что он нашел большую реку, которую лорд Сандвич назвал его именем; Кук приводит доказательства, что это действительно река, но русские знали, что так называемая Кукова река есть не река, а большой залив, который мы и теперь называем Кенайскою губою…»

Я недоуменно поглядел на старпома, когда он заявил, что уходит со связи и пусть не вызывают «Чукотку», не мешают работать. А никакой работы не было.

— Елочками интересуются… как дети. — Старпом громко зевнул, вырубил свет и опять упал грудью на штурманский столик.

Текла медлительная вахта. Опять слетались к окнам звезды, и море заглушило грохот машины.

Скорей бы сдать сменщику руль, выпить кружку кофе и завалиться в постель. В кубрике меня дожидаются лоции. Третий штурман с согласия Синельникова разрешил мне уносить из рубки эти крепко сколоченные книги с золотым тисненым якорем, лоции Тихого океана. Они начинались с обращения к мореплавателям. И я не мог спокойно читать этого слова, написанного, как имя, с большой буквы. Мореплаватели… Передо мной вставали Беринг, Прибылов, Головнин…