Мой лейтенант - [20]
Говоря это, Колотов напряженно смотрел Саруханову в лицо. Для него был сейчас очень важен этот разговор.
— Само собой разумеется, товарищ лейтенант, я буду делать все… Если бы вы даже не просили, я бы все равно действовал так. Да разве можно иначе, товарищ лейтенант? — сказал Саруханов просто.
В березняке зашелестела листва, тронул тонкие стволы ветер, толкнул в спину Колотова, потом развернулся и ударил спереди, закрутил, заиграл полами плащ-накидки. Веселый, добрый ветер.
У окопа, ловко скрытого кустарником, Саруханов представил Колотову сержантов Гусева и Аникеева. Первый был низкоросл и плотен, с открытым большим лбом, с глазами чуть навыкате. Второй, Аникеев, — высок и статен до изящества. По едва заметному различию интонаций в голосе, с каким Саруханов говорил с сержантами, Колотов заключил, что его заместитель благоволит больше к Гусеву.
«Еще два моих помощника, — думал Колотов, поглядывая то на Гусева, то на Аникеева. — Каковы они? Что представляют собой эти два парня?»
Они обошли позиции взвода дважды.
И хотя существовал порядок: старший по званию идет впереди, — они нарушили этот порядок; впереди шел Саруханов — он тут знал все, по его указаниям тут рыли окопы, устраивали ячейки для пулеметов, он был в ответе за глубину ячеек, за ширину бруствера, за маскировку, за выбор сектора для обстрела. А лейтенант Колотов шел следом за ним, присматривался, уважительно поглядывая на чужую работу.
Когда они достигли места, где траншея огибала высоту, Колотов постоял немного, посмотрел в пространство, покрытое кустарником и отделявшее их от болота. Саруханов без слов понял лейтенанта и показал на пулеметные точки — полоска кустарника и край болота были на их ответственности. Колотов кивнул, они повернули назад и зашагали молча, как бы еще раз оценивая свое траншейное хозяйство — насколько оно соответствует задаче.
На гребне, откуда тянулся ход сообщения в лесок, они сделали перекур. Отсюда на холмистую равнину открывался широкий простор.
Сергей Колотов был городским жителем. Но всякий раз, попадая в лес или в поле, он не переставал удивляться цвету травы и разным запахам и как-то по-детски реагировал на голоса птиц. Хотя осенняя трава, ее цвет и запах были для него просто запахом и цветом лесов и полей, он не воспринимал их в раздельности, как это умеют делать исконно сельские жители, которые знают, как пахнут полевая кашка, шиповник, колокольчики, ромашка… Зато он, Колотов, сильнее ощущал свежесть воздуха, покой…
Колотов стоял и глядел вокруг, и Саруханов стоял рядом, не зная, не догадываясь, что же такое привлекло внимание лейтенанта, и в недоумении прикидывал, не допущена ли им какая ошибка. После ночного марша и беспокойств на болотине простирающаяся впереди равнина была для Саруханова всего лишь плацдармом, на котором скоро придется показывать свое искусство и выучку, идти в атаку или отбиваться от наступавших.
Тихо похрустывали опавшие листья под ногами. У березы Колотов нагнулся, чтобы сорвать ветку с багрово-черной неведомой ягодой, и в это время над лесом разнеслись далекие унылые звуки. Он выпрямился. В низком небе изящным изгибающимся клином летели птицы.
— Журавли, что ли? — спросил Колотов.
— Журавли, — ответил Саруханов.
Запрокинув голову, Колотов проследил за ними. Мгновение — и клин скрылся в серой мгле неба, только еще слышалось далекое курлыканье.
— Полетели до дома.
— Что? — очнулся Колотов.
Саруханов показал рукой в небо:
— Я говорю: полетели домой…
— А где у них дом?
— В теплых краях, должно.
Синий тонкий дымок струился от сигарет, Колотов не спеша затягивался, какое-то внутреннее чувство подсказывало ему: надо побыть наедине со старшим сержантом, поговорить о посторонних делах — не о взводе, а о чем-то другом, и тоже близком.
— А ваш дом далеко?
— В Москве.
— В отпуске были?
— Нет. Летом можно было поехать, да прошляпил, не проявил активности.
— Чего же так?
— Так получилось! — Саруханов блеснул глазами и отвернулся.
— Может, теперь получится? — спросил Колотов.
— Да чего уж теперь! — Саруханов глянул куда-то поверх кустов. — Какой уж там отпуск! В мае — срок.
— В мае? — переспросил Колотов и качнул головой. — Действительно, осталось немного.
Он замолчал, поглядев вперед, на пологие холмы, на низкорослый кустарник, который начал почти незаметно для глаза отчетливо прорисовываться. Небо светлело, налетел ветерок, и Колотов глотнул этого ветерка, подумав снова о необъятности Родины, о том, что холмистое пространство перед ним — это теперь его дом, боевая позиция взвода. Резким, профессиональным взглядом он обежал зубчатые выступы траншей, вырытых по склону с расчетом на внезапный ядерный удар «противника», и остался доволен своим земляным хозяйством.
Цепочка солдат в касках, с автоматами в руках заняла окопы справа и слева. Рота, развернутая в цепь, сосредоточилась у подножия высоты 36,8 в ожидании сигнала к атаке.
«Главное, чтобы рывок был стремительный, четкий… — подумал Колотов. — Как ловко, бывало, совершал бросок из окопа курсантский взвод».
Колотов оглянулся и увидел шагах в пятнадцати от себя капитана Богачева. Он стоял позади и держал в руке флажок. Взгляд его был устремлен куда-то далеко вперед, и создавалось впечатление, будто капитан Богачев ждал оттуда сигнала, чтобы, приняв этот сигнал, дать команду всей роте.
Повесть Владимира Андреева «Два долгих дня» посвящена событиям суровых лет войны. Пять человек оставлены на ответственном рубеже с задачей сдержать противника, пока отступающие подразделения снова не займут оборону. Пять человек в одном окопе — пять рваных характеров, разных судеб, емко обрисованных автором. Герои книги — люди с огромным запасом душевности и доброты, горячо любящие Родину, сражающиеся за ее свободу.
В книгу вошли повести: «Перед разлукой», «В день первой любви», «Час испытания», «Нежность», «Недолгое затишье» — о Великой Отечественной войне, о поколении восемнадцатилетних, которые, едва окончив школу, взяли в руки оружие и пошли защищать Родину. Автор, прошедший со своими героями по дорогам сражений, стремится рассказать о фронтовой жизни во всей ее сложности и суровости. Сборник рассчитан на массового читателя.
Это наиболее полная книга самобытного ленинградского писателя Бориса Рощина. В ее основе две повести — «Открытая дверь» и «Не без добрых людей», уже получившие широкую известность. Действие повестей происходит в районной заготовительной конторе, где властвует директор, насаждающий среди рабочих пьянство, дабы легче было подчинять их своей воле. Здоровые силы коллектива, ярким представителем которых является бригадир грузчиков Антоныч, восстают против этого зла. В книгу также вошли повести «Тайна», «Во дворе кричала собака» и другие, а также рассказы о природе и животных.
Автор книг «Голубой дымок вигвама», «Компасу надо верить», «Комендант Черного озера» В. Степаненко в романе «Где ночует зимний ветер» рассказывает о выборе своего места в жизни вчерашней десятиклассницей Анфисой Аникушкиной, приехавшей работать в геологическую партию на Полярный Урал из Москвы. Много интересных людей встречает Анфиса в этот ответственный для нее период — людей разного жизненного опыта, разных профессий. В экспедиции она приобщается к труду, проходит через суровые испытания, познает настоящую дружбу, встречает свою любовь.
В книгу украинского прозаика Федора Непоменко входят новые повесть и рассказы. В повести «Во всей своей полынной горечи» рассказывается о трагической судьбе колхозного объездчика Прокопа Багния. Жить среди людей, быть перед ними ответственным за каждый свой поступок — нравственный закон жизни каждого человека, и забвение его приводит к моральному распаду личности — такова главная идея повести, действие которой происходит в украинской деревне шестидесятых годов.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.