Мой ледокол, или Наука выживать - [64]

У меня всегда было развито звериное чувство выживания и предвидения. Мой инстинкт подсказывал, что делать и как делать. Мне оставалось только следовать за своей интуицией. Я не держал это в себе, а пытался убедить окружающих, но они почему-то оставались сзади. Потом мои слушатели жалели, что не поверили, иногда обвиняя меня в некачественном объяснении. Уезжая из СССР, я говорил всем моим друзьям, что Союз рухнет, что будет война между республиками. По ночам я просыпался от этих видений. Я писал письма родителям из Израиля, что они должны немедленно уехать из-за хаоса будущего развала. Эти письма до сих пор хранятся у нас дома. Когда я говорил — друзья смотрели на меня, как на больного. Так это было.

...Мы приехали в аэропорт. Нас было несколько человек — родственники и друзья. Настроение — двойственное. Я предъявил свои документы и прошёл вовнутрь. Оглянувшись, заметил, что никого рядом не было. Оказалось, что по инерции входной контроль я уже миновал — тут же развернулся, чтобы вернуться и попрощаться с провожающими.

Появился офицер и заслонил путь назад, говоря, что туда нельзя. У меня всё внутри оборвалось. Я не попрощался с родителями! Грубо подвинув офицера рукой и сказав ему: «Да пошёл ты ... Можешь меня арестовать», прорвался обратно. Прощание было тяжёлым. Мы обнимались, папа и мама плакали. У меня тоже глаза застилало слезами. Мы не верили, что когда-нибудь встретимся. Я уезжал навсегда.

Оставлял за собой слепого отца; мать и всю свою прошлую жизнь.

...Через несколько часов взлетели. У меня неожиданно появилось совсем другое чувство — странное чувство летящей птицы. Я смотрел из окна самолёта на остающийся позади Ленинград. Мне было хорошо. Я парил, оставляя за собой своё прошлое. Меня уже никто не мог догнать. Когда-то, стоя на палубе подводной лодки и глядя на Северное сияние, у меня появилась на секунду в голове сумасбродная идея — улететь бы отсюда, как птица.

Тогда я испуганно отогнал эту мысль. А сейчас — улетал. И не был первым. Передо мной это сделал булгаковский Мастер улетая из Москвы. Я испарялся, уходил в неизвестное. Мне было абсолютно всё равно, что меня ждёт.

Я наслаждался парением.

Глава 24 Хочу сказать...

Я хотел бы закончить эту часть книги анализом происшедших со мной событий на этом этапе моей жизни и понять, как это всё у меня получилось. Мне было важно дать отчёт об этом себе самому. Я часто задавался вопросом: как мне удалось разыграть игру с такими плохими начальными картами и выскочить из СССР? Согласно всем рациональным правилам известной мне игры, это не должно было случиться. Подумав и поразмыслив, я нашёл следующие объяснения:

1. Получение вызова объясняется моими полученными в армии навыками «выживать».

2. То, что Невский Морской завод, в лице Ткача, парторга и отдела кадров, дали мне уехать со второй формой секретности, можно объяснить лишь страхом перед наказанием, которое их всех ожидало. Они ведь предоставили мне полномочия, которые не имели права давать. По принципу: «Своя рубашка ближе к телу».

3. Тот факт, что служба на ПМ-130, связанная с атомными подводными лодками, не остановила моего выезда из СССР — я объясняю тем, что в моём армейском деле фигурировала только последняя воинская часть, то есть штрафная рота.

4. Рекомендация отдела кадров Мариинского театра выгнать меня из СССР объясняется правильно выбранной тактикой личной фронтальной атаки на совслужащих, у которых самих «рыльце в пушку».

5.  Получение денег для необходимых выплат — это просто добрые сердца моих родственников в Израиле.

6.  Подпись моей бывшей жены справки о моем выезде я отношу к страху перед Богом или перед сыном, или передо мной.

7.  Решение компетентных органов избавиться от меня потихоньку и быстро, а не сажать в тюрьму, я объясняю тем, что они находились в плену своих ложных убеждений о силе и возможностях американского еврейства. Выбранная мною тактика была правильной. Это была удача, что я попал на работу в Мариинский театр.

А теперь, подумав и проанализировав всё, я прихожу к выводу, что мне здорово повезло.

Меня отправляли, почему-то через Германию (ГДР), а не через Румынию. Когда самолёт приземлился, меня вывели из самолета под охраной.

Привели в пустую комнату с кафельным полом и стенами. У двери, с наружной стороны, поставили охрану. Через час зашли несколько человек в форме и один в белом халате. Знаками приказали мне раздеться догола. Человек в белом халате долго смотрел мне в рот, а потом в задний проход. Что они там искали, я не знаю. Потом ушли, оставив меня раздетым. Через пару часов пришли опять. Повторили процедуру. Они держали меня там почти двое суток — без еды и в холоде. Я пробовал открыть двери. Там стоял немецкий солдат в форме ГДР с автоматом. Я попытался объясниться с ним по-английски, но он не понимал и не желал слушать.

Солдат грубо впихнул меня обратно в комнату. В конце концов, появился офицер, забрал меня, под конвоем отвёз и посадил на самолёт, улетающий в Вену. В Вене меня никто не встречал. Всё время крутились какие-то типы и уговаривали лететь в Америку. Я отказывался. Наконец, появился представитель Сохнута, извинился за опоздание и забрал меня в замок, где находились будущие израильтяне. Через два дня я уже был в Израиле.