Мой класс - [38]
Когда уроки кончились, у дверей учительской собралась добрая половина моего класса.
— Марина Николаевна, — услышала я, не успев переступить порог, — мы решили написать тому моряку на Север — можно?
— Конечно, можно. Адрес у меня есть.
— Только, знаете, мы просили Лёву, чтобы он написал, а мы все подпишемся. А он говорит: «И не подумаю, пишите сами…» Вы ему скажите!
— Что же я ему скажу? Он совершенно прав. Разве вы первоклассники, сами не можете написать? Садитесь и пишите.
— Мари-и-на Николаевна! — жалобно протянул Боря Левин.
— Да что вы, ребята? Почему Лёва должен писать за вас?
— Так вот Лабутин написал на прошлой перемене, а все говорят — плохо…
— Дайте-ка, я прочту.
На листке, который нерешительно протянул мне Лабутин, стояло вот что:
«Дорогой тов. Нехода! Мы, ученики IV класса «В», шлём вам привет из красной столицы. Мы благодарим вас за привет и просим написать побольше о вашей жизни, а мы обязуемся учиться отлично».
— А тебе самому это нравится? — спросила я.
— Нет, — честно признался Лабутин.
— А почему не нравится?
Наступило молчание.
— Из него ничего не поймёшь, — подумав, сказал Горюнов. — Как будто это и не от нас.
— Совершенно верно. Анатолий Александрович прочтёт и ничего о вас не узнает и не поймёт, что вы хотите знать о нём. Напишите простое и понятное письмо о том, как вы живёте, что делаете.
Ребята снова отправились в класс и принялись всей гурьбой сочинять письмо.
Оно было написано — большое, подробное — обо всех школьных делах; о том, как класс завоевал первенство по волейболу, как наши мастера готовятся к шахматному турниру…
«Видели вы метро? — спрашивали ребята. — Если не видели, то сообщите. Мы вам всё опишем и нарисуем, у нас некоторые хорошо умеют рисовать. Мы вас просим: расскажите, какая природа на Севере. Видели ли вы северное сияние? Воевали или нет? Опишите самое интересное, что с вами было на войне. И напишите, как быть тем ребятам, которые тоже хотят стать моряками. Один наш ученик, Воробейко Александр, хочет стать моряком, только не на Севере, а на Чёрном море».
В заключение ребята слали Анатолию Александровичу Неходе «привет и наилучшие пожелания в вашей морской службе».
Писал Гай, раскрасневшийся и вспотевший от желания выполнить свою миссию как можно лучше, остальные подсказывали ему, причём Саша молча, решительным движением руки отметал то, что казалось ему неподходящим.
Я в это время сидела на задней парте, проверяя тетради. Изредка ребята обращались ко мне за консультацией: «Марина Николаевна, как писать «сообщите»: два «о» или одно?»; «Марина Николаевна, а ему интересно будет про нашу выставку?» Потом Саша дал мне прочитать густо исписанные три странички, я исправила ошибки (без них не обошлось), и письмо вручили Чеснокову, обладателю самого каллиграфического почерка во всём классе. Ребята хотели, чтобы он тут же принялся переписывать, но я запротестовала: пора было расходиться по домам.
Наутро Чесноков принёс безукоризненно переписанное письмо, и после уроков мы опять чуть не всем классом дошли до угла переулка, где письмо и было торжественно опущено в почтовый ящик.
Ребята стали ждать ответа, хотя ясно было, что письма из тех краёв доходят не скоро.
Утром, встречая меня, обязательно спрашивали, не пришёл ли ответ.
— Да что вы, ребята! Посудите сами, разве это возможно?
Но ребята не хотели принимать в расчёт ни расстояние, отделявшее нас от Долгой Губы, ни то простое обстоятельство, что у моряка Неходы могут быть и другие дела, кроме переписки с незнакомыми московскими мальчиками. А если в какое-нибудь утро меня никто не спрашивал вслух, то вопрос так ясно читался во взглядах, когда я входила в класс, что я сразу же сама говорила:
— Письма пока нет.
Письмо
Но оно пришло наконец — пухлое, увесистое письмо с тремя большими разноцветными марками на конверте, и я в тот же день прочитала его вслух. Должна сказать, что я не могла пожаловаться на невнимательность слушателей: в классе стояла образцовая тишина, только посапывал от великой сосредоточенности Володя Румянцев, и каждый раз, переворачивая страницу, я видела перед собой его совершенно круглые глаза.
Незнакомый человек, моряк с далёкого Северного флота, писал так:
«Дорогие, милые мои ребята!
От всего сердца благодарю вас за то, что вы написали мне, я был очень рад вашему письму. Поэтому, не теряя ни минуты, спешу дать ответ, чтобы не остаться перед вами в долгу.
Когда читал ваше письмо, то невольно вспомнил детство, и захотелось опять стать мальчиком, учиться в школе и играть в футбол.
Время сейчас 23 часа 20 минут, на улице тепло — всего пять градусов мороза. Ночь светлая. На небе полярное сияние. Если бы вы только видели, какая это красота! Воздух чистый и сладкий, как после дождя. Дышишь и не надышишься, смотришь и не насмотришься — так хорошо!
Мне кажется, нет прекраснее Севера. И, по-моему, Александр Воробейко (не знаю, Шура он или Саша) неправ, что не хочет служить на Северном флоте. Если он хочет быть истинным моряком, то он обязательно должен пойти служить на Север. Потому что Север воспитывает волевые качества настоящего моряка, который не боится ни шторма, ни туманов, ни снежных метелей. А моряк, вы сами знаете, должен быть вынослив, смел и отважен. Ведь недаром говорят о моряках: «Сказать, что моряк храбр, смел, вынослив, — это всё равно что сказать: у человека две ноги и две руки». Поэтому Саша должен итти на Северный флот.
