Мой класс - [33]

По классу пронеслось что-то, словно внезапно все сорок ребят тихо вздохнули. Но Лидия Николаевна не сделала паузы: разняв руки, она вынула из лежащего рядом на столе пакета карточку.

— Подойдите сюда, — продолжала она. — Взгляните, вот они: Зоя, Шура, Володя…

И мои всегда шумные ребята не повскакали с мест, не кинулись к ней, стараясь обогнать и оттеснить друг друга, — они встали совсем тихо и так же тихо, без возгласов и толкотни, подошли к столу и стали по очереди разглядывать всё то, что видели мы с Лёвой несколько дней назад в маленькой комнатке Лидии Николаевны: тетради, портреты, рисунки.

Не знаю, как точнее выразить то чувство, которое пробудил этот разговор. Пожалуй, вернее всего сказать так: герои рядом с тобой. Всмотрись в своих товарищей, в тех, кто учится и живёт рядом с тобой: всё, что заложено в них уже сейчас, потом, в жизни, даст всходы, каждый сможет стать героем, и ты тоже. Ты справедлив, честен, стоек? Таким ты будешь, и став взрослым. Ты солгал? Ты не умеешь справиться с собой, не учишься, ленишься? Смотри, подумай над этим теперь, потом будет гораздо труднее выпрямить себя, переломить въевшуюся скверную привычку. Ты думаешь, будто комсомольцем можно стать только в четырнадцать лет? Но ведь качества, без которых нет коммуниста, нет комсомольца, ты можешь воспитывать в себе уже сейчас.

После встречи с Лидией Николаевной ребята сами предложили Лёве устроить в классе особый уголок-выставку, которая расскажет об участниках Отечественной войны, бывших учениках нашей школы, Лёва поддержал их. И ребята горячо взялись за осуществление своей затеи. Это была жаркая, взволнованная работа. Ребята расспрашивали учителей, у которых когда-то учились будущие воины, повидались с некоторыми из них. Не дожидаясь, чтобы я или Лёва ещё что-то объяснили, ребята пытливо доискивались самого главного: как юноши, ещё недавно сидевшие в том же классе, за теми же партами, стали мужественными, храбрыми бойцами.

Вот какую подпись сделал под одним из портретов на нашей выставке Ваня Выручка:

«Юрий Антонов учился в нашей школе. Он окончил её перед самой войной и потом пошёл на фронт. Ю. Антонов был десантником. Он храбро справлялся со всеми трудностями. Он переплывал широкие реки, по многу часов находился в ледяной воде. Он переносил и жару и холод. Один раз он ничего не ел десять дней подряд.

Он закалялся с детства. Они с братом любили ходить в походы. Они всегда уговаривались не жаловаться ни на солнце, ни на дождь. Если их в пути заставала гроза, они всё равно шли неутомимо. Когда братьям было по пять лет, они научились кататься на коньках и на лыжах. Когда им было по десять лет, они уже умели ездить на настоящем велосипеде, а в пятнадцать умели водить машину. Они были очень закалённые и войну встретили без страха. Старший брат в нашей школе не учился, но тоже был героем.

Ю. Антонов был хорошим другом и всегда выручал товарища в беде. Он вытащил с поля боя раненого командира.

Наталья Андреевна рассказала, что когда Ю. Антонов у неё учился с первого до четвёртого класса, то тоже был хорошим товарищем и всем помогал и сначала думал о других, а потом о себе.

Теперь он на Дальнем Востоке. Когда он вернётся в Москву, то обязательно придёт к нам в школу и сам обо всём расскажет».

Старый друг

В тот день я из школы пошла в Ленинскую библиотеку.

Со студенческих лет я люблю особенную тишину этого высокого зала — тишину, насыщенную работой многих людей. Ровный свет заливает страницы книг, раскрытые тетради конспектов, руку, стиснувшую карандаш, замершую на полуслове в поисках самой нужной, вот-вот готовой проясниться мысли, и другую, в которой перо так и бегает по бумаге, нанизывая строку за строкой. И, оторвавшись на минуту от собственной работы, чего только не прочтёшь на этих лицах, чаще всего молодых, чуть хмурых от напряжения, с углублённым, пытливым взглядом, со сжатыми губами, на которых изредка дрогнет счастливая улыбка (это значит: я нашёл то, что искал, я прав, моя догадка верна!) или улыбка изумлённая (она означает: как это чудесно! Я и не подозревал, что такое возможно!).

Рядом со мною сидела девушка лет восемнадцати; она читала, сжав щёки ладонями. Видимо, позабыв обо всём на свете, она лишь изредка останавливалась и глубоко вздыхала. Мне хотелось заглянуть в книжку, посмотреть, что же эта девушка читает, но не удавалось: ее локоть заслонял страницы. Потом я забыла о ней и погрузилась в «Историю моего современника» Короленко. Через некоторое время я услышала, как моя соседка захлопнула книгу и откинулась на спинку стула. Я подняла голову, встретилась с ней взглядом, и она, отвечая на немой вопрос, с улыбкой сказала:

— «Сказки об Италии» Горького… Первый раз прочла!

Этого она могла бы и не добавлять — это было видно по её лицу, по глазам.

Чудесные итальянские сказки Горького, как и многие любимые книги, открыла мне Анна Ивановна. И теперь, как иногда бывает, память ухватилась за кинутую ей соломинку и оживила передо мной школу, друзей, детство.

Я шла по морозным тихим улицам и думала о том, как давно ни с кем не виделась из старых друзей. Всё моё время, все мысли заняты классом, работой. Я так поглощена этим, что, встречаясь с кем-нибудь из знакомых, ни о чём другом не говорю, да и оставаясь наедине с собой, ни о чём другом не думаю. Но тут, возвращаясь домой из читальни, я вдруг поняла, что всё время безотчётно помнила обо всех, кто был мне дорог и близок. И школу помнила так, словно только вчера в последний раз переступила её порог, и Анну Ивановну, и ребят, и Шуру Черемшанского, особенно Шуру — самого близкого, самого беспокойного друга тех лет… Вот уже около года, как я почти ничего не знаю о нём.