Мой Хеврон - [7]

Когда я стал здесь работать с Ноахом Кейсаром, мы быстро выяснили, что деревья инжира растут прямо на могилах, а уборная стоит на месте захоронения знаменитой «бабушки Менухи-Рахель», про которую я еще расскажу.

Сефардское кладбище в основном было засажено виноградником. На части территории арабы развели огороды. Могилы осквернены, надгробные плиты разбиты. В дальнейшем мы обнаружили эти плиты среди камней кладбищенской ограды. Тут же где-то находилась и братская могила погибших во время погрома. Но следы ее обнаружить было почти невозможно. Лишь позднее, в результате наших раскопок, мы смогли точно определить ее местонахождение. Тут же находился участок, где хоронили знаменитых раввинов. Он так и назывался «Хелькат Га-раббаним». Могилы сохранились, поскольку здесь была каменистая почва, непригодная для огородов. Согласно полoжению, существовавшему в еврейской общине Хеврона, на этих плитах нет имен и фамилий. Во избежание осквернения. И чтобы арабы не требовали у родственников платы «за охрану» могил. Одна могила сохранилась полностью — могила рава Элиягу де Видаса, знаменитого каббалиста, автора книги «Решит Хохма», похороненного в конце XVI века. На снимках, сделанных когда-то с воздуха, можно увидеть каменную постройку в виде беседки, где люди могли укрыться от солнца и дождя, когда приходили на могилу праведника. Сейчас же от постройки не осталось никаких следов.

Поднявшись на небольшой холмик, можно увидеть центр Хеврона. В районе этого холма, к северо-востоку от кладбища, похоронены, согласно преданию, Ишай — отец царя Давида, и знаменитая Рут-моавитянка. Могилы эти находятся в относительной сохранности. Но никаких памятных досок, никаких следов почитания. Лишь грязь и запустение.

На кладбище арабы из соседних домов сбрасывали весь свой хлам и мусор. В течение десятков лет здесь скопились горы всякой мерзости и грязи, участок превратился в нечто невообразимое. Понятно, что никто ни разу не наводил тут порядок.

Таким я застал еврейский Хеврон, поселившись в Кирьят-Арба.

О том, как здесь жила еврейская община до погрома, мне пришлось много услышать и узнать. Но повторяю еще и еще: никаких мемориальных досок, щитов или надписей в городе не было. Проще всего было подойти к куче мусора, к горам щебня, чтобы определить — тут жили евреи. Это было самым верным указанием.

Все это вызывало во мне определенные чувства, которые не отличались от чувств других евреев: скорбь, печаль, омерзение. Затем появилась злоба… На погромщиков, на нынешние еврейские власти.

Почему за годы, прошедшие после Шестидневной войны, ничего в городе не изменилось? Более того — продолжались разрушения, накапливалась грязь. Появились новые горы навоза на месте синагоги «Авраам-авину». И все это при полном попустительстве военной администрации.

4. Письма

Особый гнев и возмущение вызывала ситуация в самом центре бывшего еврейского квартала. Там, где когда-то находилась синагога «Авраам-авину». Меня преследовала мысль: а может, именно я могу что-нибудь сделать? Хотя, конечно, сомневался — в Хевроне недавно, к тому же оле хадаш. Постоянно напрашивался вопрос: почему творится такое безобразие? Или я иначе воспринимаю действительность, будучи не сведущим во многих тонкостях большой политики?

Приезжавшие ко мне друзья и знакомые тоже недоумевали: как может еврейская власть позволить место, где была синагога, приспособить под загон для скота? Я ничего не мог им ответить.

В конце концов решил: зачем думать о политике, о вещах, в которых я разбираюсь весьма слабо. Пусть этим занимаются другие. Я же должен прежде всего определить, что можно конкретно здесь изменить и как скорее этого достичь. А если ничего не получится, займусь своим делом: наукой, физикой. А что получится, — то получится!

Начал я с писем во все инстанции. До сих пор мучают сомнения — а надо ли было вообще их писать?

Одним из первых было письмо Ицхаку Рабину, тогдашнему премьер-министру. Изложил ситуацию, выразил свое возмущение тем, что происходит с синагогой «Авраам-авину». И одновременно надежду спасти святые для евреев места. Рабин мог помочь, если бы хотел. Если бы только хотел!

Прежде чем отправить это письмо, я дал прочесть его Ицхаку Армони. С ним я делился мыслями, связанными с общественными делами. Он мне мог подсказать: посылать ли это письмо, достаточно ли грамотно написано оно на иврите. Армони был единственным, кому я дал прочитать это письмо. И он, будучи председателем местного городского совета, передал копию письма в издаваемый в Кирьят-Арба листок. Меня он не спросил об этом, но я знал,что письмо будет опубликовано. Плохо это было или хорошо — я не знал, но не хотел возражать Армони. И оно было напечатано. Никто на письмо не отреагировал, никаких изменений не произошло. Зато в Кирьят-Арба я стал известен как «борец».

Написав одно письмо, я решил бороться дальше. Попросил одного своего друга из Киева составить письмо, которое подписала бы группа киевлян — участников демонстраций протеста в Бабьем Яре. Эти люди многое пережили, были свидетелями глумления советских властей над памятью погибших евреев. Их усилия привели к тому, что в Бабьем Яре был установлен памятник жертвам фашизма и на этом месте не были сооружены стадион и жилой квартал.