Мой год отдыха и релакса - [72]
Как-то днем в начале сентября я забрела в «Мет». Думаю, мне хотелось посмотреть, как другие люди распорядились своей жизнью, — те, которые создавали произведения искусства в одиночку, и те, которые подолгу неотрывно смотрели на какую-нибудь вазочку с фруктами. Мне было интересно, наблюдал ли живописец, как сохли и съеживались виноградинки, приходилось ли ему отправляться на рынок и покупать новую «натуру» и съедал ли он те первые ягоды. Я надеялась, что у творцов было хоть какое-то уважение к предметам, которые они делали бессмертными. Может, думала я, когда мерк свет дня, они выбрасывали подгнившие плоды из открытого окна в надежде, что так спасут жизнь голодного нищего, проходившего мимо дома. Потом я представляла нищего: чудовище с червями в спутанных волосах, лохмотья на костлявом теле трепещут, словно птичьи крылья, в глазах горит отчаяние, сердце, словно зверек в клетке, молит о смерти, ладони сложены в вечной мольбе. А горожане так и снуют на городской площади. Пикассо был прав, когда стал писать угрюмых и отверженных. Его «голубой период». Он смотрел в окно на собственные горести. Это вызывает у меня уважение. Но художники, писавшие фрукты, думали только о скоротечности собственной жизни, будто красота их работ как-то могла уменьшить страх смерти. Они все были в музее — развешены беспомощно, простодушно, бессмысленно. Изображения вещей, предметов, да и сами картины были просто вещами, предметами, высыхающими и съеживающимися перед неизбежным концом.
У меня возникло ощущение, что если я сдвину рамы в сторону, то увижу художников, словно изучающих меня через двухстороннее зеркало, щелкающих своими артритными суставами и потирающих щетинистые подбородки. Они будут смотреть и гадать, почему я думаю о них, осознаю ли совершенство их мастерства или их жизни были бессмысленными, раз только Бог может судить их. Стремились ли они к большему? Можно ли было выжать еще больше гениальных творений из терпентиновых тряпок у их ног? Могли ли они писать еще лучше? Могли они писать более искренне? Более ясно? Могли выбросить еще больше фруктов из своих окон? Суждено ли им было понять, что слава — дело мирское, приземленное? Хотелось ли им раздавить пальцами эти увядшие виноградины и проводить дни, разгуливая по полям, или влюбляясь, или признаваясь в своих заблуждениях священнику, или испытывая голод не только душой, но и телом, прося милостыню на городской площади? Может, они жили неправильно. Может, их отравило величие. Размышляли ли они над этими вопросами? Может, они не могли спать по ночам. Терзали ли их кошмары? Может, они на самом деле понимали, что красота и смысл не имеют между собой ничего общего. Может, они жили как настоящие художники, понимая, что не бывает жемчужных райских врат. Ни творчество, ни жертвы не могут привести человека на небеса. Или, может, это не так. Может, утром они были рады отвлечься с помощью своих кистей и масел, смешивали краски, курили трубку и возвращались к свежим фруктам, приготовленным для натюрмортов, больше не убивая мух.
— Пожалуйста, отойдите дальше, — услышала я голос смотрителя.
Я стояла слишком близко к картине.
— Отойдите!
Представление о моем будущем внезапно сфокусировалось: до этого момента его не существовало. Я создавала его, стоя там, дышала, фиксировала своей неподвижностью воздух вокруг меня, стараясь что-то ухватить — вероятно, мысль, — словно такое было возможно, словно я верила в обман, изображенный на этих картинах, словно время можно взять в плен и заключить в рамки холста. Я не знала, что было истиной. И я не отступила назад. Вместо этого я протянула руку. Дотронулась до картинной рамы. А потом я положила ладонь на сухую шершавую поверхность холста, просто чтобы доказать себе, что не было Бога, следившего за моей душой. Время не было вечным. Вещи были просто вещами.
— Мэм! — заорал смотритель; чьи-то руки схватили меня за плечи, оттащили в сторону. Вот и все.
— Простите, у меня закружилась голова, — объяснила я.
Вот так. Меня отпустили.
На следующий день финансовый консультант прислал мне написанное от руки послание, он сообщал, что нашелся покупатель на дом моих родителей. «На десять тысяч ниже запрашиваемой цены, но все равно есть смысл. Мы вложим деньги в акции. Ваш телефон уже давно не отвечает».
Я взяла письмо с собой на прогулку в Центральный парк. Влажность, которую усиливал теплый ветер, смешивала пот города, его грязь и копоть с душистой роскошью деревьев и травы. Все жило своей жизнью. Жизнь жужжала между оттенками зеленого — от темных сосен и изящных папоротников до лимонно-зеленого мха, растущего на огромной и сухой серой скале. Медовая гледичия и гинкго пылали желтым огнем. Стоило ли опасаться предостережения желтого цвета? Нет, конечно.
— Какая это птичка? — спросил ребенок у своей молодой матери и показал на птицу, похожую на психоделическую ворону. Ее перья были радужно-черными, в их сверкающем мраке отражалась радуга; глаза ярко-белые, живые, осторожные.
— Скворец, — ответила женщина.
Я гуляла, дышала воздухом, а потом села на скамейку и стала смотреть, как пчела кружится над головами проходящих мимо подростков. В неспешном колыханье ветвей ивы было величие и грация. Была доброта. Страдание и боль — не единственные условия для роста, сказала я себе. Мой сон помог. Я стала мягкой, спокойной и вновь обрела чувства. Это было хорошо. Теперь это стало моей жизнью. Я могла прожить без дома. Я поняла, что он скоро станет чьим-то еще хранилищем воспоминаний, и это было прекрасно. Я могла двигаться дальше.
Эйлин Данлоп всегда считала себя несчастной и обиженной жизнью. Ее мать умерла после тяжелой болезни; отец, отставной полицейский в небольшом городке, стал алкоголиком, а старшая сестра бросила семью. Сама Эйлин, работая в тюрьме для подростков, в свободное время присматривала за своим полубезумным отцом. Часто она мечтала о том, как бросит все, уедет в Нью-Йорк и начнет новую жизнь. Однако мечты эти так и оставались пустыми фантазиями закомплексованной девушки. Но однажды в Рождество произошло то, что заставило Эйлин надеть мамино пальто, достать все свои сбережения, прихватить отцовский револьвер, запрыгнуть в старый семейный автомобиль — и бесследно исчезнуть… «Сама Эйлин ни в коем случае не является литературной гаргульей — она до болезненности живая и человечная… / The Guardian».
Проснувшись рано утром Том Андерс осознал, что его жизнь – это всего-лишь иллюзия. Вокруг пустые, незнакомые лица, а грань между сном и реальностью окончательно размыта. Он пытается вспомнить самого себя, старается найти дорогу домой, но все сильнее проваливается в пучину безысходности и абсурда.
Когда твой парень общается со своей бывшей, интеллектуальной красоткой, звездой Инстаграма и тонкой столичной штучкой, – как здесь не ревновать? Вот Юханна и ревнует. Не спит ночами, просматривает фотографии Норы, закатывает Эмилю громкие скандалы. И отравляет, отравляет себя и свои отношения. Да и все вокруг тоже. «Гори, Осло, гори» – автобиографический роман молодой шведской писательницы о любовном треугольнике между тремя людьми и тремя скандинавскими столицами: Юханной из Стокгольма, Эмилем из Копенгагена и Норой из Осло.
Книга посвящается 60-летию вооруженного народного восстания в Болгарии в сентябре 1923 года. В произведениях известного болгарского писателя повествуется о видных деятелях мирового коммунистического движения Георгии Димитрове и Василе Коларове, командирах повстанческих отрядов Георгии Дамянове и Христо Михайлове, о героях-повстанцах, представителях различных слоев болгарского народа, объединившихся в борьбе против монархического гнета, за установление народной власти. Автор раскрывает богатые боевые и революционные традиции болгарского народа, показывает преемственность поколений болгарских революционеров. Книга представит интерес для широкого круга читателей.
Французская романистка Карин Тюиль, выпустившая более десяти успешных книг, стала по-настоящему знаменитой с выходом в 2019 году романа «Дела человеческие», в центре которого громкий судебный процесс об изнасиловании и «серой зоне» согласия. На наших глазах расстается блестящая парижская пара – популярный телеведущий, любимец публики Жан Фарель и его жена Клер, известная журналистка, отстаивающая права женщин. Надлом происходит и в другой семье: лицейский преподаватель Адам Визман теряет голову от любви к Клер, отвечающей ему взаимностью.
Селеста Барбер – актриса и комик из Австралии. Несколько лет назад она начала публиковать в своем инстаграм-аккаунте пародии на инста-див и фешен-съемки, где девушки с идеальными телами сидят в претенциозных позах, артистично изгибаются или непринужденно пьют утренний смузи в одном белье. Нужно сказать, что Селеста родила двоих детей и размер ее одежды совсем не S. За восемнадцать месяцев количество ее подписчиков выросло до 3 миллионов. Она стала живым воплощением той женской части инстаграма, что наблюдает за глянцевыми картинками со смесью скепсиса, зависти и восхищения, – то есть большинства женщин, у которых слишком много забот, чтобы с непринужденным видом жевать лист органического салата или медитировать на морском побережье с укладкой и макияжем.
Апрель девяносто первого. После смерти родителей студент консерватории Тео становится опекуном своего младшего брата и сестры. Спустя десять лет все трое по-прежнему тесно привязаны друг к другу сложными и порой мучительными узами. Когда один из них испытывает творческий кризис, остальные пытаются ему помочь. Невинная детская игра, перенесенная в плоскость взрослых тем, грозит обернуться трагедией, но брат и сестра готовы на всё, чтобы вернуть близкому человеку вдохновение.
Айрин Бобс любит быструю езду. Вместе с мужем, лучшим автодилером юго-востока Австралии, она решает принять участие в Испытании «Редекс», жестокой автогонке через весь континент по дорогам, по которым почти никто не пройдет. Штурманом команды станет неудавшийся учитель Вилли, картограф-любитель, знающий, как вывести команду к победе. Гонка в пространстве накладывается на гонку во времени: древний континент откроет дорогу в прошлое. Геноцид, неприкрытый расизм, вопиющие несправедливости – история каждой страны хранит свои темные секреты.
Девять историй, девять мужчин – один цельный портрет современной жизни. Европейский ландшафт полон трагикомических взлетов и падений. Бывший военный, избалованный папенькин сынок, университетский профессор, застенчивый студент – каждый из них ищет себя в глобализированном мире, продираясь сквозь липкую вязь бытия, то разочаровываясь в себе, то адаптируясь к окружающему. Солой мастерски проникает в мироустройство человека, раскрывая многогранность нашего бытия.
Бакстер Стоун – хронический неудачник. Режиссер и ветеран телестудий, он испытывает серьезные проблемы в выходящем из-под контроля Лондоне. Он не может вылезти из долгов после того, как его обманула страховая компания. Спецслужбы мешают ему жить. Дорогие иномарки действуют ему на нервы. Все это можно изменить, если снять прорывную документалку, которая принесет Бакстеру деньги и славу. Но удастся ли разом изменить судьбу, если весь мир против тебя? Один из главных британских сатириков современности возвращается с новым ошеломительным романом о сумасшедшей жизни телевизионщиков. Содержит нецензурную брань!
Двенадцать человек, путешествующих по свету, двенадцать разных жизней в моменты кризиса. В этой проникновенной и глубоко волнующей череде историй герои Дэвида Солоя перемещаются по всей земле в двенадцати самолетах — из Лондона в Мадрид, из Дакара в Сан-Паулу, в Торонто, в Дели, в Доху, чтобы увидеть своих любовников и родителей, детей, братьев и сестер. Солой искусно демонстрирует цепную реакцию, которую действия человека, независимо от его положения, вызывают в окружающих людях, подводя нас к вопросу о нашем собственном месте в обширной и тонко взаимосвязанной сети человеческих отношений в мире, в котором мы живем.