Мой генерал Торрихос - [18]

Это называется термином «аутофагия». И это существует в современной Панаме с её более чем 100 банками Финансового Центра, с небоскрёбами, создающими впечатление процветания. И да, оно существует, это процветание. Для капиталистов. Но не для таких детей, как Абрахам.

Чучу – Мартинес с деревенским малышом

Мне трудно говорить о том, что я тогда почувствовал. Я и сейчас это переживаю вновь, когда вспоминаю эту историю. Это смесь невероятной нежности и любви к этому ребёнку и ненависти и желания убить ножом или расстрелять из пулемёта всех ответственных за такое. Абрахам смотрел на меня, будто бы желая улыбнуться, но не имея для этого сил, и его улыбка, не успев расцвести на лице, превратилась в размытую гримасу, подобную отражению в блюдце воды на дне колодца.

Я закончил монтаж фильма, и его показали в воскресной программе национальной гвардии. И я решил поехать в Фаральон, чтобы убедиться в том, что генерал видел эту программу. Ещё я хотел посмотреть и его реакцию на неё.

Когда Абрахам появился на экране, генерал обернулся ко мне, как бы спрашивая, откуда этот ребёнок. «Биафра», – сказал случайно оказавшийся с генералом министр здравоохранения. «Нет, – ответил я, – Пенономе».

Генерал посмотрел фильм, но воздержался от комментариев. На следующий же день он отдал приказ, согласно которому все младшие офицеры армии посетили отделение в больнице Пенономе, где лечат голодавших детей.

В такой форме он показывал армии, против кого должно быть обращено её оружие. Как бы между прочим туда поехал и я, сопровождая посещавшего Панаму аргентинского писателя Луиса Гуагнини, ещё одного уже ушедшего от нас и дорогого для генерала человека, о котором я ещё напишу.

Интересно было наблюдать зрелище знакомства офицеров с панамской реальностью в больнице Пенономе.

Неизвестно, в какой форме генерал отдал приказ об этом знакомстве, но местные медики внесли в это свои придумки. Например, перед одним из детей они положили тарелку с огромным куском мяса. Ребёнок публично пытался, делая смешные движения, использовать вилку, чтобы попробовать его, но у него не было сил ни для этого, ни даже для того, чтобы разжевать мясо. Наблюдавший это зрелище офицер выходил из себя от гнева и ярости. И именно этого и добивался генерал.

Применяя те же жёсткие концепции, он анализировал проблемы других стран. В одном из интервью журналу «Тетради третьего мира» генерал заявил, что суть вооружённого конфликта в Сальвадоре – это не более и не менее, а просто яростная классовая борьба, с отличием от других её форм в том, что обе стороны в Сальвадоре вооружены. Яснее петух не поёт. Хотя есть и глухие, которые этого не слышат.

Классовая борьба там, говорил он, это не конфликт между двумя крайностями – левой и правой. И не следствие несправедливого владения почти всех земель 14-тью семьями. Это просто классовая борьба. А разница только в том, что обычно одна сторона бывает вооружённой, а в Сальвадоре вооружены обе стороны.

Не имело бы никакого оправдания то, что Торрихос так настаивал на таких своих оценках, если бы в мире, во всяком случае мире достойных и интеллигентных людей, в том числе высокого и международного уровня, об этом не говорили.

Кроме того, не знаю, как сейчас, но тогда существовали два реакционных подхода к сальвадорской проблеме, за которыми стояли такие бессовестные и проигравшие реакционеры, которые не осмеливаются заявлять об этом открыто.

Я выше слегка их касался. Первый подход утверждает, что конфликт проистекает из несправедливого распределения земель в пользу знаменитых 14-ти семей. И что мягкая аграрная реформа сдержала бы расширение сальвадорского социального конфликта.

Второй подход говорит о том, что имеет место конфликт между двумя экстремальными секторами правых и левых политических сил. И что проблему можно решить, разоружив, с одной стороны, правые «эскадроны смерти», а с другой – все левые силы. Именно все левые силы, потому что реакция считает, что всё, что левее буржуазного либерализма, является ультралевизной.

«Не то и не другое», – говорит Торрихос. Просто обыкновенная и вульгарная классовая борьба. Так просто, ясно и глубоко сказано. Но в то же время в некоторых случаях он говорил: «Я не верю в борьбу классов. Я верю в борьбу в классе. В аудитории класса, я имею в виду».

Думаю, что в этом случае он имел в виду «цель» такой борьбы. Борьба, соревнование талантов – это единственный вид борьбы, к которой должно стремиться прибегать общество. Но он не отрицает классовую борьбу как средство, не отрицает факта её существования, как тех «колдунов» из народной пословицы.

Генерал имел прекрасное представление о том, что это такое, для чего она служит, как ощущается и что такое классовая ненависть. И это представление, возможно, не вполне чётко осознаваемое им в начале своего управления в стране, постепенно занимало его всё больше и стало в результате для него более ясным и глубоким. И это было одно из его лучших качеств. Омар Торрихос познавал.

Я уже отмечал выше, что перевод понятия классовой борьбы в область международных отношений – это борьба народов за свой суверенитет и полную независимость. И никто даже не осмеливался характеризовать генерала как арбитра в этой борьбе. Геракл говорил: «Я отдаю свою душу за то, что хочу». Генерал Торрихос заплатил жизнью за то, что так ценил и чего он добивался в такой борьбе. И он знал, что рано или поздно ему предъявят счёт и наденут на него ту самую «пижаму из сосновых досок», как он поэтически называл ящик, куда положат его тело. И они положили его туда.