Мой генерал Торрихос - [17]

Для него и антиолигархия, и антиимперилизм по сути одно и то же. Поэтому как можно сомневаться в существовании глубоких и фундаментальных основ его теоретического подхода и политической практики?

Никогда он не подвергал сомнению и эффективность классовой борьбы в качестве движителя в политике. На национальном уровне – для решения социальных вопросов, на международном – за национальный суверенитет и подлинную независимость. Порой в связи с этим он цитировал популярную присказку панамских крестьян: «Я не верю в колдунов, но то, что есть, то есть».

Знаю, что враги Торрихоса – и явные, и скрытные, и даже выдававшие себя за торрихистов – хотели бы изображать генерала как просто милого человека, не обладающего волей для того, чтобы бороться, ненавидеть кого-либо, атаковать и выигрывать. Но одно дело, что ему не нравилось испытывать чувство ненависти, и другое – ненавидеть, и довольно глубоко, врагов бедняков и врагов страны.

Я лично считаю, что он не только верил в ненависть и в классовую борьбу, но и испытывал в какой-то мере удовольствие от чувства классовой ненависти. Слово «удовольствие» здесь, пожалуй, не то. Скорее это можно назвать удовлетворением тем, что он выполняет свой долг, ненавидя врага.

Однажды, когда он «инкогнито» был в США, мы приземлились в одном из американских аэропортов для пересадки на другой рейс. Он устал, хотел спать и пристроился отдохнуть в месте, где это было запрещено. Тут же появился полицейский янки, из тех, которых генерал в его детстве повидал немало, и грубо начал ругать генерала.

Но тут появился уборщик, мексиканец, «эль почо», как их там называют, и отвёл генерала в другое местечко неподалёку, где усадил его. В этот момент появился и я, после того как уладил в кассе вопросы с нашими авиабилетами, и он, увидев меня, сказал: «Ну вот, а говорят, что классовой ненависти не существует!» А потом, посмотрев в сторону мексиканца, ничего не добавил, но по его лицу было видно, что подумал: «и классовой солидарности тоже…»

Однажды он купался в р. Коклесито в зоне, где мечтал запустить свой самый желанный проект медных рудников. Как всегда, где бы он ни появлялся, его окружали дети, которые тоже купались и радовались, что так счастливо купаются с ним вместе. Увидев среди детей особенно красивую девчушку, глядя на неё, он вдруг сказал, что ему отчего-то грустно думать, как изменят жизнь здесь разработки месторождений Серро Колорадо и Патакилья. Сюда приедет много шахтёров, грубых людей, которые в свои выходные дни будут спускаться с гор в посёлок, чтобы пить алкоголь и искать для себя женщин.

С детьми деревни Коклесито

И добавил, что он сказал это недавно и одному из своих богатых приятелей. «И знаешь, Чучу, что он мне ответил? “Не беспокойся об этом, Омар, всё это отмывается…”» Никогда раньше я не видел на его лице в этот момент выражения такой ненависти и осуждения… И он повторил: «Всё отмывается!..»

Очень часто повторяемая ложь, в которую многие верят, это якобы его позиция арбитра над схваткой, над борьбой классов. Я уже писал об этом. И повторю: такой эмоциональный человек, как он, не хотел, не мог и не мог хотеть оставаться нейтральным перед фактами действий безжалостных эксплуататоров и империализма.

Генерал Торрихос выступал в команде бедных и играл, чтобы выигрывать, не думать или воображать, что выигрывает, а выигрывать и добиваться полной власти, чтобы делать её народной.

Это обязывало его часто идти к цели путём, который, к сожалению, не является прямым, как некоторые думают, «вычитав» это из революционных теорий. Он сам называл этот свой путь «тропой», подобно извилистой крестьянской тропке, огибающей змейкой препятствия на пути в гору. Тропка состоит из многих поворотов, но никто не должен сомневаться, что цель, как деревенька, к которой она ведёт, называется Народная Власть в процветающем и независимом государстве. Возможно, в Европе, где жестокие реальности исторически сгладились, можно сохранить достоинство и личную мораль без того, чтобы решительно не примкнуть к лагерю бедняков. То есть как бы быть индивидуально хорошим без социальной и идейной окраски. В Латинской Америке и Панаме это невозможно. Здесь нельзя быть хорошим без того, чтобы не стать «левым». И здесь невозможно быть «правым» без того, чтобы не обрести в качестве приложения к себе известного грязного словечка, которое не хочу произносить.

Однажды мы снимали для телевидения фильм в детской больнице, где директором был д-р Ренан Эскивель. Мы хотели снять сюжет с ребёнком, страдающим от недостаточного питания. Доктор Эскивель повёл нас в одну из палат и познакомил нас с таким ребёнком по имени Абрахам из провинции Пенономе. И мы сняли сюжет.

У Абрахама одна из его рук, правая, была забинтована, и я сказал оператору, чтобы он не снимал на кадр эту руку, чтобы зритель не подумал, что Абрахаму тут лечат руку, а не последствия голодания. Он так и сделал.

Когда мы закончили съёмку, вновь появился доктор Эскивель, и я, как-то не придавая особого значения этому, спросил всё же его, что у мальчика с рукой. И он ответил: «Он ел её, чтобы не умереть от голода!»