Я имею дерзость назвать это слово, слишком знакомое всем мужчинам слово: отвращение.
Рядом с улыбками, походками, интонациями плывут мимо моего сердца шершавые, колючие ощущения какого-нибудь жалобно оттопыренного бантика блузки, какого-нибудь искривленного каблука или некрасиво слипшегося от дождя локона прически. Ощущения, вызывающие эстетическую и чувственную тошноту и подчеркивающие вечно сознаваемую трагикомедию мужского первородного обмана. Да, все прекрасно до и все отвратительно после. Клянусь себе, что не повторю никогда этого элементарного обывательского кощунства. Клянусь себе: никогда ни одного поцелуя любимой. От своей «окончательной» буду мчаться на извозчиках к Вавочкам, Муням и Вандам и с тоской отдавать им всего себя. Им, но не ей. Не развенчаю ни одной из теней своей единственной, не убью прикосновением ни Виктории, ни Жени, ни Ольги, ни египтянки.
II
— Вы еще злитесь?
— Нисколько.
— Нет, вы злитесь: раньше вы звонили мне каждое утро. Между прочим я справлялась в «Континентале»: ни в одном из номеров не оказалось никакой Ванды.
— Ну и что же, это вас радует?
— Меня радует, что вы солгали, как мальчишка.
— Девчонка.
— Повторите.
— Глупая девчонка.
— Вот вы уже не сердитесь. Это скучно. Я хотела сейчас приехать к вам, но теперь не приеду.
Письмо от египтянки: «Вы сказали, что вы любите меня, и положили трубку. Что это? Трусость? Вы боялись услышать от меня признание в менее казенной форме? Слушайте же. Я вчера отдалась своему лакею, и он ударил меня по лицу за то, что в это время я несколько раз произнесла Ваше имя».
Письмо от Виктории уже из Парижа: «Милый! Сейчас я вспомнила о том, как в такую же туманную лунную ночь, три года тому назад, Вы сказали мне: «Всмотритесь, как бегут рельсы». Мы сидели на шпалах. Мне было всего семнадцать лет. Рельсы действительно бежали с головокружительной быстротой… Очаровательная, сверкающая, бегущая неподвижность. Эти рельсы — наша любовь. Приезжайте. В Париже скоро доцветут каштаны».
Письмо Виктории целую неделю лежит на столе. С одного края оно залито кофе, и от него уже почти не пахнет Regent de France. Женя звонит по телефону два раза в день — утром в десять и вечером в половине восьмого. Ольга в Петербурге.
Египтянка прислала мне букет красных роз, кажется с тем самым лакеем.
Сегодня я кутил целую ночь с полногрудой Вавочкой из Кронштадта. Утром в щелочку неплотно задернутой портьеры проник розово-голубой луч. Вавочка спала. На ее лице стерлась пудра и часть гримировки: одна бровь была темно-коричневая, сплошная, а другая желтая, с тонкими-тонкими отдельными волосками…
О Виктория, сегодня мне кажется, что я люблю только тебя.
