Мой дядя Адриано - [9]
Профессия часовщика уже кажется делом всей жизни, но судьба приготовила для Адриано другое. Посланника этой судьбы зовут Нино и его брат – танцор чечетки. Помимо ремонта часов, Адриано страстно любил музыку и был просто очарован танцорами чечетки, которых видел в американских мюзиклах, изредка попадавших в Италию. Ритм, отбиваемый каблуками, его завораживал. Дядя много раз просил Нино познакомить его с братом, чтобы взять несколько уроков чечетки, но никак не получалось. И вот однажды Нино позвонил Адриано: «Давай встретимся, я тебе кое-что покажу, тебе точно понравится».
Адриано был заинтригован, а при встрече Нино показал ему пластинку, привезенную из США, – «Rock and Roll Around The Clock» («Рок-н-ролл круглые сутки») Билла Хейли и группы The Comets, один из краеугольных камней рока. Это не просто несколько песен из числа тех, что постепенно проникали в Италию из Соединенных Штатов, а начало культурной и музыкальной революции, которая готовилась пересечь океан и перешагнуть границы Европы. Эту пластинку, вышедшую в 1955 году, можно услышать в фильме «Школьные джунгли» (Blackboard Jungle, 1955). Историки музыки не сомневаются: творение Билла Хейли стало частью художественного катаклизма, масштабы которого ощущает и Адриано. Он слушает песню «The Mad Clock» («Безумные часы») и понимает, что в этих электризующих нотах есть нечто потрясающее. Для него это своего рода откровение. Когда Адриано рассказывает об истоках своего творчества, то всегда вспоминает эту судьбоносную встречу с роком Билла Хейли. В интервью Джино Кастальдо Адриано рассказывает, как началась его карьера:
У меня был друг, который работал в американской компании, он сказал мне: «Знаешь, через несколько дней придет пластинка, эта музыка страшно популярна во всем мире, а мы можем услышать ее на пять месяцев раньше, чем остальные». Я был настроен скептически, потому что никогда не слышал эту музыку, но читал, что молодые люди ломали все в зале, ни один концерт не обходился без драки, я не понимал этого, они казались сумасшедшими, но мне было интересно. В то время я чинил часы дома, даже не пел, только немного играл на губной гармошке, иногда свистел, я был далек от музыкального мира, несмотря на то что все дома пели. Была зима, и около шести часов вечера зашел мой друг, я сидел за столом и чинил часы и, даже не повернувшись, сказал ему: «Включай». Я склонился над часами, он прибавил громкость, по странному совпадению песня называлась «The Mad Clock», и меня будто током ударило. Я перестал крутить отвертку, снял линзу, потерял дар речи и подумал:
«Теперь я понимаю, почему все это происходит, просто по-другому нельзя». Друг оставил мне пластинку, я был словно в трансе, слушал ее постоянно и в какой-то момент почувствовал необходимость выучить ее наизусть и спеть, это было как болезнь, как наркотик. Билл Хейли пел в си-бемоле, это не моя тональность, поэтому я не мог петь его песни. Я пробовал снова и снова, наверное, из-за этого упорства мне и удалось расширить свой певческий диапазон. В итоге я выучил песню так хорошо, что американцы думали, что я знаю английский, а я его даже сейчас не знаю. Один раз мы с друзьями с виа Глюк были в заведении под названием «Филокантанти», и они захотели подразнить меня, сказали, что там есть один парень, который умеет играть рок-н-ролл, и практически вытолкнули меня на сцену. Там была группа, и они спросили меня: «Какая тональность?» Я спросил: «А что такое тональность?» – «Ну, знаешь, как ты поешь, высоко или низко?» Потом они сказали: «Мы начнем, потом ты». А я сказал: «Нет, я начну, потому что в песне все именно так» – и спел ее от начала до конца. С этого момента моя жизнь изменилась: сначала мне было трудно пригласить девушку потанцевать, а потом они стали сами подходить и приглашать меня. Год спустя я выступал в клубе «Санта Тэкла», и прошел слух, что в Милане есть кто-то, кто умеет петь рок-н-ролл, а Бруно Доссена, чемпион по буги-вуги, организовал первый в мире рок-фестиваль в Ледовом дворце (май 57-го года), наверное, это неправда, про первый в мире. Но в Европе он был, по сути, первым, там не было рок-певцов, даже во Франции, Джонни Холлидей появился два или три года спустя и пел одну из моих песен, «24 000 baci» («24 000 поцелуев»). Итак, было восемь рок-групп и только один певец – я, у меня тоже была группа, Янначчи за клавишами. Но нам не дали выступить, началась неразбериха, в том числе и потому, что Доссена так «хорошо» все организовал, что пять тысяч человек были внутри, а пять тысяч остались снаружи. После этого нам не удалось дать ни одного концерта с этой группой, потому что полиция мешала проводить рок-н-ролльные концерты. Сегодня это кажется невероятным, но тогда было страшновато. Тогда Доссена придумал организовать рок-н-ролльное соревнование в Театро Нуово
