Мой друг Варлам Шаламов - [25]
И мелкая ложь его: «В парниках на Беличьей выращивали овощи. Все — для больных! Я ни одного помидора не съел!».
Нина Владимировна потрепала мужа по руке: «Да ел ты, ел!».
В. Т. упоминал не раз, что Лесняк не был на общих работах. Медицинская специальность ему помогла в лагере, да и характер он имел обтекаемый, умел приспособиться. Вот и Нине Владимировне Савоевой, человеку горячему, а порой резкому, он сумел оказаться нужным.
— Да, это только благодаря Вам выходят книги,
— говорил, улыбаясь скользко, Лесняк.
Я отвечала, что Шаламов сам, своим талантом открывает себе дорогу.
Мемуар свой Б. Н. не давал мне читать в рукописи, и я из опубликованного текста узнала о его «поправках» к лагерной биографии В. Т. Нет, не к документальности стремился этот «свидетель», якобы черпая ее из лагерного дела Шаламова, на которое нет ни одной ссылки. Из его хроники выпадает и спецзона Джелгала, где Шаламов получил третий срок, и прииск Спокойный, а угольная Аркагала выглядит просто курортом, хотя именно там вращал грудью Шаламов египетский ворот на пронизывающем холодном ветру…
Впрочем, хронику жизни Шаламова, в том числе и на Колыме, я привела в книге В. Шаламова «Несколько моих жизней», М., 1996.
В памяти лагерных богов, имевших прислугу (дневального) и живших благоустроенно (см. свидетельство Евг. Гинзбург в «Крутом маршруте»), слились, видимо, в памяти первое и последнее пребывание Шаламова в Беличьей.
Это естественно. Он был лишь одним из доходяг, из многих доходяг.
А может быть, это и намеренная, хотя и напрасная, забывчивость. Хотя что меняет в облике Автора «Колымских рассказов» плюс-минус месяц в аду? Ад — это бесконечность унижения, смерти, голода, холода, которую не понять, не ощутить Лесняку.
Шаламов и не отрицал помощи, которую оказали ему Н. В. Савоева и Б. Н. Лесняк. Лишний кусок хлеба, лишний месяц в больнице — большое, спасительное дело. Но к чему разбавлять доброе дело неправдой, презрительными словами об отвращении к труду доходяги, которого этот благословенный труд убивает… Это безнравственно.
А что касается «доноса» на Сергея Лунина, то приведу слова свидетеля — хирурга Е. А. Мамучашвили:
«Разумеется, назвать докладную на имя начальника больницы «доносом» нельзя. Шаламов был покороблен поведением Лунина, в котором было очевидно нарушение дисциплины и медицинской этики»[10]
Распитие медицинского спирта, пьяные оргии, танцы медсестры на столе в голом виде… Шаламов защищал «свою» больницу, свое хирургическое отделение как его старший фельдшер. А Лесняк, кстати, в Центральной больнице для заключенных не работал.
Факты для мемуаров он черпает в текстах Шаламова, только интерпретирует их в своем вкусе…
Ревность к славе Ахматовой… Зависть к Пастернаку… А «взятка» редактору в виде «букетика в портфеле»?! Думаю, что зависть разъедала самого Лесняка.
Просто навязчивый бред какой-то.
Шаламов просто восторженно относился к стихам Пастернака, обожал Блока… Он невообразимо выше был зависти к истинному гению.
Просто обитал на ином уровне сознания, боюсь, недоступном Лесняку. Но читатель, я думаю, ознакомится сам с текстами эссе и переписки Шаламова.
А откровения Лесняка — вроде «писал рассказы легко»!!!
В. Т. в письме ко мне, которое я опубликовала как эссе «0 моей прозе», пишет:
«Каждый рассказ, каждая фраза его предварительно прокричана в пустой комнате — я всегда говорю сам с собой, когда пишу. Кричу, угрожаю, плачу. И слез мне не остановить…»
«Легко!» Возвратиться памятью, чувством в те года — страшное напряжение.
Лесняк из тех графоманов, о которых писал В. Т. в «Записках рецензента»:
«Почти каждому автору приходится разъяснять, что художественная литература — это искусство, что оно нуждается в выдумке, воображении, что действительность — лишь материал, из которого писатель с помощью художественных средств, с помощью подробностей, взятых из живой жизни, воздвигает свою постройку».
Есть еще и такие вещи как ритм, звуковое своеобразие текста, символы, метафоры и т. д.
Поэтому: «Последний бой майора Пугачева», а не «Последнее сражение подполковника Яновского».
Да, по-разному именуются персонажи. Но какое это имеет значение для художественной прозы? Даже самого Лесняка во «Вставной новелле» В. Т. именует Гусляком.[11]
Впрочем, говорить об этом — ломиться в открытую дверь.
Мне жаль Бориса Николаевича. Жизнь его свела с человеком необыкновенным, а он его не увидел. Просто не увидел, даже цвета глаз не заметил. А глаза у Варлама Тихоновича были ярко-голубые, взгляд его был проницательным, одухотворенным. Поистине глаза его были зеркалом души.
Но душу его Лесняк не понял и не мог понять.
Сучков Федот Федотович
Федот Федотович был личностью колоритной, одаренным скульптором и поэтом.
Его мемуар, посвященный Шаламову, написан гневным пером бывшего зека, знающего истинную цену добру и злу.[12]
Маленькая ошибка вкралась в его текст — рассказ «Убей немца!» принадлежит Г. Г. Демидову, лагерному другу В. Т. Видимо, В. Т. давал почитать этот рассказ Федоту Федотовичу.
«Близкая В. Т. женщина» — это я. Но слова мои воспроизведены Федотом Федотовичем не совсем точно. В. Т. сказал: «Я сам себя собрал из осколков». Это, с моей точки зрения, подвиг, которым я и правда восхищалась.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Наконец, к III тысячелетию Варлам Шаламов вступает в жизнь после смерти реабилитированным. Двадцать лет тюрем, лагерей, истязаний и бесправия. Можно успокоиться — он ни в чем не виноват.
В созвездии британских книготорговцев – не только торгующих книгами, но и пишущих, от шотландца Шона Байтелла с его знаменитым The Bookshop до потомственного книготорговца Сэмюэла Джонсона, рассказавшего историю старейшей лондонской сети Foyles – загорается еще одна звезда: Мартин Лейтем, управляющий магазином сети книжного гиганта Waterstones в Кентербери, посвятивший любимому делу более 35 лет. Его рассказ – это сплав истории книжной культуры и мемуаров книготорговца. Историк по образованию, он пишет как об эмоциональном и психологическом опыте читателей, посетителей библиотек и покупателей в книжных магазинах, так и о краеугольных камнях взаимодействия людей с книгами в разные эпохи (от времен Гутенберга до нашей цифровой эпохи) и на фоне разных исторических событий, включая Реформацию, революцию во Франции и Вторую мировую войну.
Книга рассказывает о жизненном пути И. И. Скворцова-Степанова — одного из видных деятелей партии, друга и соратника В. И. Ленина, члена ЦК партии, ответственного редактора газеты «Известия». И. И. Скворцов-Степанов был блестящим публицистом и видным ученым-марксистом, автором известных исторических, экономических и философских исследований, переводчиком многих произведений К. Маркса и Ф. Энгельса на русский язык (в том числе «Капитала»).
Один из самых преуспевающих предпринимателей Японии — Казуо Инамори делится в книге своими философскими воззрениями, следуя которым он живет и работает уже более трех десятилетий. Эта замечательная книга вселяет веру в бесконечные возможности человека. Она наполнена мудростью, помогающей преодолевать невзгоды и превращать мечты в реальность. Книга рассчитана на широкий круг читателей.
Биография Джоан Роулинг, написанная итальянской исследовательницей ее жизни и творчества Мариной Ленти. Роулинг никогда не соглашалась на выпуск официальной биографии, поэтому и на родине писательницы их опубликовано немного. Вся информация почерпнута автором из заявлений, которые делала в средствах массовой информации в течение последних двадцати трех лет сама Роулинг либо те, кто с ней связан, а также из новостных публикаций про писательницу с тех пор, как она стала мировой знаменитостью. В книге есть одна выразительная особенность.
Имя банкирского дома Ротшильдов сегодня известно каждому. О Ротшильдах слагались легенды и ходили самые невероятные слухи, их изображали на карикатурах в виде пауков, опутавших земной шар. Люди, объединенные этой фамилией, до сих пор олицетворяют жизненный успех. В чем же секрет этого успеха? О становлении банкирского дома Ротшильдов и их продвижении к власти и могуществу рассказывает израильский историк, журналист Атекс Фрид, автор многочисленных научно-популярных статей.
Многогранная дипломатическая деятельность Назира Тюрякулова — полпреда СССР в Королевстве Саудовская Аравия в 1928–1936 годах — оставалась долгие годы малоизвестной для широкой общественности. Книга доктора политических наук Т. А. Мансурова на основе богатого историко-документального материала раскрывает многие интересные факты борьбы Советского Союза за укрепление своих позиций на Аравийском полуострове в 20-30-е годы XX столетия и яркую роль в ней советского полпреда Тюрякулова — талантливого государственного деятеля, публициста и дипломата, вся жизнь которого была посвящена благородному служению своему народу. Автор на протяжении многих лет подробно изучал деятельность Назира Тюрякулова, используя документы Архива внешней политики РФ и других центральных архивов в Москве.