Мой друг Трумпельдор - [36]

У меня, знаете ли, есть слабость к казенным бумагам. Как увижу такую цидулю — сразу тянет пририсовать рожицу. Эта же мысль у меня возникает и при виде лысины. Вот, думаю, пустое место. Сколько тут разместится всего!

В канцелярии Иосифу показали образец. Один пункт. второй. третий. Это вся его жизнь. Правда, за вычетом огня и дыма. Впрочем, одна строка об этом есть: «.выданное из того же Управления удостоверение за № 18 121 об отбытии воинской повинности.» Вот оно как — «отбытие»! Словно он просиживал штаны в Порт-Артуре, а сейчас решил заняться делом.

Как видите, в университете почти как в армии. Может, отдавать честь не требуется, но ощущать свою малость положено. Насколько Иосиф несговорчивый, а все сделал как надо. Уж очень не хотелось подводить государя. Все же в истории его поступления он не последнее лицо.

Если это признательность, тогда дело другое. Сам себе позволяешь войти в университет не с прямой спиной, а немного склонившись.

Кстати, сразу возник вопрос о благонадежности. По этому поводу тоже имеется бумага. Возможно, ей предшествовала переписка. Сперва запросили: нет ли чего порочащего на такого-то? На это отвечали: в Управлении градоначальника неблагоприятных для вас сведений нет.

Так с нами разговаривают. Успокоят — и предупредят. Кто знает, как повернется. Ведь это только первое впечатление. Дальше включатся осведомители. Да и доброхоты помогут. Те, для кого это не служба, а чуть ли не увлечение.

Между прочим отдадим должное этому сословию. Кто-то собирает марки, а они — всякую болтовню. Услышал что-то — и сыт, пьян, одет. Да и жена не нарадуется. Тридцать сребреников — скромная сумма, но точно не лишняя.

Больше всего Иосифа раздражало то, что в университете нельзя почувствовать себя первым. Поднимешь голову и сразу получаешь шпильку. Преподаватель взглянет ехидно и скажет: «Опять вы не знаете урок».

Если здесь нельзя выделиться, значит, надо попробовать в другом месте. Лучше всего подойдет кружок. Какой именно? Да хотя бы литературный. Ведь главное не предмет занятий, а возможность видеться со своими.

Хорошо среди единомышленников. Ты если не главный, то, по крайней мере, старший. Да еще герой. К тому же автор устава. Хотя кружок — это не государство и не лагерь пленных, но как без понимания, что можно, а что нельзя.

Кстати, приведенные нами его заметки — это тоже устав. Или конституция. Правда, личная. Если угодно, советы и требования к самому себе.

В архиве сохранилось два экземпляра устава Литературного кружка — один от руки, другой напечатан типографским способом. Значит, все началось с предложения. Затем оно было принято и получило официальный статус.

В самом тексте ничего особенного. Все как всегда в таких случаях: сперва декларация, потом конкретика. Уточняется, что «члены имеют право: а) проводить совместные чтения, обсуждения рефератов и литературных произведений. б) выпускать сборники». Это можно понимать так. Ах, объединились? Значит, коготок увяз. Начнем чтениями, продолжим сборниками и так дойдем до собственных книг.

Писатель Трумпельдор

Опять разогнался? Остановись и передохни. Объясни тем, кто не в курсе, что Трумпельдор ненадолго стал автором. Будучи человеком, во всем за ним следующим, я тоже этого увлечения не избежал. Правда, писать без вдохновения у меня не получалось. Иосиф же успевал к каждому заседанию кружка.

Бывало, приду поздно, а он с порога меня радует. Что я тебе приготовил! Может, суп с картошкой? Вот и нет! Сочинил новый рассказ и хочу его прочитать.

Желудок бурчит, глаза слипаются, но я соглашаюсь. Уговариваю себя, что хороший рассказ лучше дурного обеда. Да у нас по-другому не бывает. Прозы и пьес сколько угодно, а еды никогда нет.

Кстати, для него это тоже вроде как обед. А обсуждение на третье. Случается, так насытимся спором, что хочется только упасть в кровать. Если во сне мы увидим накрытый стол, то удача нас не оставила.

Впрочем, что такое наши разговоры? Во-первых, клюешь носом. Во-вторых, стараешься не расстроить друга. Вот в кружке все по-настоящему. И обиды, и похвалы. Кто-то скептически хмыкнет, а другой раскроет объятия. Первый скажет: это тебе не поле боя! Второй возразит: молодец, растешь!

Почему все его тексты канули, а этот сохранился? Трудно сказать. Может, дело в самой истории? Так бывает: написано плохо, а смысл золотой. Для того чтобы понять Иосифа, вряд ли найдется что-то лучше.

Если даже это не о нем, но он этим мучился. Одна его половина думала: зачем напрягаться? Послал вместо себя другого — и получил диплом. Другая не соглашалась. Прямо вопила, что неправильно начинать жизнь с подлога.

Что это, если не орфография? Запятые и тире на месте, но главное — точка в конце. Возможно, другой поставил бы запятую, но он решительно подвел черту: «По-вашему, это просто и допустимо, а по-моему, недопустимо.»

Это произнесено в финале, а потому вернемся к началу. Расскажем о том, как «в дверь вошел здоровенный малый с щетинистыми, лихо вздернутыми вверх унтер-офицерскими усами». Гость говорил сипло, а это все равно что фуражка набекрень. Так узнаешь бывалых людей: или по хрипотце, или по лихо надетому головному убору.