Мой друг Трумпельдор - [32]

Казалось бы, задача почти арифметическая, а получилось сложно. С одной стороны, много действительно важного. С другой — прямо-таки волны нежности. Как это может соединяться в одном тексте? Наверное, так бывает в хороших стихах.

Еще история напоследок. Мы ведь не можем без историй! Даже главная наша книга написана так, чтобы было что рассказать. Так вот эта байка в его духе. Тут и событие, и мораль.

Представьте мудреца. Всем от него что-то надо, но он не раздражается, а для каждого находит разгадку. Говорит: ты сделай это, а ты поступи так. Наконец получает заковыристый вопрос. Крякнул, подумал минуту, но справился. Вышло это так лихо, что история не забылась.

Мудреца спросили: очень хочется поумнеть, а как — непонятно. Он, по нашей давней традиции, ответил вопросом на вопрос: «А как вы учили азбуку? Тут что-то вроде этого. Если хватит времени, может быть, дойдете до буквы „я“».

Так и его записи. Здесь не столько то, что есть, сколько то, что должно быть. Как это у него сказано? «Если люди не достойны, чтобы им сделать добро, то личное мое достоинство меня к этому взывает». Слово-то какое: «взывает»! Старинное. В нынешнем языке ничего подобного нет.

Послесловие к погрому

Наверное, следовало сказать об этом раньше, но после приведенных записок многое прояснилось. Еще раз прочитайте: «Человек по своей воле зряч, но по своей же воле слеп; по своей воле свободен.» В конце главки вы убедитесь, что рассказанное и процитированное сошлось.

Иосиф уехал в числе первых, я немного позже. Те, кто остался, готовились к отъезду. Казалось бы, все хорошо, скоро на родину, но четвертый барак не успокоился. Опять обсуждалась попытка погрома. Иногда разговоры заходили слишком далеко. Утверждалось, что обещанные царским манифестом права могут привести к свободе железных прутьев.

Кстати, на противоположной стороне тоже было неспокойно. Там с раздражением вспоминали шишки и синяки. Мол, за что они нас? Мы едва приблизились, показали головы, а они сразу врукопашную.

Прежде ясности не было, а теперь они точно знали, чем мы виноваты. Да хотя бы тем, что их план не осуществился. Что это не они нас разгромили, а мы их.

Если бы рядом был Иосиф, то он бы вмешался. Напомнил, что недавно фронт проходил не между бараками, а между русскими и японцами. Мы же чувствовали себя целым. Понимали, что если кулак разожмется, то пропадем все.

Да и ружья, державшие нас на мушке, не различали, кто есть кто. Стреляли во все, что выше прямой линии. Почему же сейчас важно несходство? Причем по ту и другую сторону. Они неодобрительно смотрят на нас, а мы на них.

Иосиф был далеко, так что ситуация развивалась без него. Разрешилась она после письма Петра Булгакова. То есть сперва напряглась, стала почти невыносимой, а потом напряжение спало.

Когда я вспомнил об этом послании, то сразу бросился искать. Все перерыл — нет. Тогда я подумал: может, и правильно? История и без того непростая, так зачем ее усложнять?

Через пару дней смотрю — вот оно в папке. Мне показалось, я слышу: ты обо мне забыл, а я тебя помню. Да и не одного тебя. Если будешь рассказывать, я тебе помогу.

Что ж, отказываться не стану. Раз письмо попросилось в помощники, то так тому и быть. К тому же прошло столько лет, что на эти события смотришь без гнева. Не возмущаясь, а пытаясь понять.

В дни дарования конституции в четвертый двор явилась делегация от соседей. Были ли тут те, кто собирался нас громить? Очевидцы говорят, что разбираться не хотелось. После железных прутьев невозможно было смотреть на принесенный ими хлеб-соль.

Закончилось пререкательством. Они предлагают: «Давайте забудем.», а наши: «Вы все равно напомните». Они: «Может, не надо о плохом?» Мы: «Отмечать праздник с теми, кто шел нас убивать?.. » Ну и все в таком духе. Нет чтобы пригласить за стол. Они бы сказали: «Простите нас, грешных», а мы: «Вот за это поднимем стакан».

«Моим добрым друзьям и землякам в 4-м дворе в Хамадере» — так начиналось письмо. В первых же строках утверждалось, что мы — такие же, как они. Русские люди и герои. Все то, что нас разделяет, сейчас не имеет значения.

«Я и мои товарищи поспешили первыми приехать к вам и объявить великую радость русского народа, и что же? Как вы, русские люди и герои, приняли эту радость и нас? Вы подумали, что мы изменники, подкупленные японцами, и стали писать на нас доносы. Вы распускаете слухи о том, что я повешен. Так вы приняли известие о манифесте. Так вы отличаете ваших друзей? Вы угрожаете мне смертью? Не смерть страшна, а страшна ваша неправда.

Все мы должны любить друг друга, а вы на мои добрые чувства отвечаете лишь ненавистью и злобной клеветой. Что же! Это ваше дело. А мне дело всегда и везде говорит, что люди должны быть людьми, а не зверьми. И я очень жалею, что в ваших русских христианских сердцах столько озлобления. С ненавистью вы идете друга на друга и убиваете тех, у кого жены и матери ждут своих кормильцев. Вместо того, чтобы радоваться великой радостью и благодарить Бога за то, что Он помогает нам устроить нашу жизнь по разуму и совести, вы кровью обагряете землю и злобой, и клеветой, и доносами платите людям за их добрые чувства и добрые слова. Бог с вами, опомнитесь! Вот приедете в Россию, узнаете правду. Братцы, учитесь по заповеди Христа любить друг друга, даже врагов своих, а вы друзей своих встречаете злом. Нехорошо это, но Бог с вами. Будьте здоровы. Готовьтесь к новой жизни в России. Петр Булгаков».