Мой друг работает в милиции - [4]

— Уважительная причина. Можно пойти навстречу, товарищ продавец!

— Не имею права, — покачала головой тетя Валя.

— Тетя Валя, пожалуйста! — попросил я.

— Случай уникальный! — проговорил молодой человек в очках, что-то жуя. — Дайте им ленту, не задерживайте очередь.

За нас вступились и другие. Марина Владимировна поспешила достать деньги и протянула их тете Вале. Та чуть заметно улыбнулась мне:

— Не знала, что ты такой мастер!

И выложила на прилавок целую груду коробок. Марина Владимировна ловко упаковала их в две безразмерные сетки, и мы вышли на улицу.

— Ох! — вздохнула она облегченно, но тут же заторопилась вновь: — Что ты стоишь как истукан? Сейчас будут выходить наши, не привлекай внимания.

Последних ее слов я не понял, но мы уже заспешили к трамвайной остановке и даже проехали до Театральной площади, где стали ждать Бориса Всеволодовича и Олега Николаевича. Они вскоре появились, причем Олегом Николаевичем почему-то оказался тот самый парень в черных очках, который стоял позади нас и поддержал Бориса Всеволодовича. В его сумку мы и сложили все кассеты. А потом Борис Всеволодович велел мне сбегать за мороженым, в то время как сам, наверное, рассказал мою историю остальным, потому что, когда я вернулся, Олег Николаевич посмотрел на меня хоть и с неохотой, но спросил, занимаюсь ли я спортом. Я ответил, что зимой хожу на лыжах, а сейчас играю в пинг-понг, но только во дворе.

— Только! — Борис Всеволодович посмотрел на своих товарищей, словно приглашая их продолжить разговор. — Из дворов, Сережа, вышла половина наших чемпионов.

— Сделаем тебе лопату, — неохотно буркнул Олег Николаевич, и я даже не сразу понял, что под лопатой он подразумевает ракетку. Я вопросительно посмотрел на Бориса Всеволодовича.

— Ах, эта несловоохотливость спортсменов! — покачал головою тот. — Сережа, все в порядке. Я договорился с Олегом Николаевичем. Конечно, японскую ракетку достать, как ты сам понимаешь, трудно, но он достанет. Ну, а теперь не будем терять времени. После обеда ленту привезут в магазин на Московском проспекте.

Я с готовностью поднялся. А по пути в магазин все думал о том, какие со мной творятся невероятные вещи.

IV

В тот день мы побывали еще в нескольких магазинах, и в каждом я рассказывал историю о собранном ребятами магнитофоне.

Наконец сумка Олега Николаевича наполнилась до краев — и меня отпустили домой.

Дома я сразу отправился в ванную, а когда вернулся в комнату, на столе стояла тарелка с моим любимым фасолевым супом.

Варежка тут же потребовала, чтобы я посмотрел, какие красивые туфельки на девочке Эли и какая замечательная голубая стрекоза летает над Тотошкой. Затем мама, не отрывая глаз от строчки, сказала, что ко мне дважды забегал Димка, который напоследок просил передать, что уезжает с отчимом во Всеволожск к его матери. Она заболела, и за ней совершенно некому ухаживать.

Это известие огорчило меня, тем более что я понимал: поездка для Димки — не радость. Просто он привык всегда всем помогать. Он помогал даже Яшке, когда тот подвернул на катке ногу и не ходил в школу.

Мамина машинка стучала и стучала. Я вспомнил, что совсем ничем не помог ей сегодня по дому, и пошел на кухню. Вымыл посуду и начистил на завтрашний обед картошки.

После этого я пошел в свой уголок, где на бывшем мамином, а теперь моем письменном столе стоял большой круглый аквариум, подаренный мне Димкой. Здесь в голубовато-зеленой воде, ловко скользя между зарослями водорослей и гротами, играли разноцветные рыбки.

Самыми красивыми среди них были неончики, такие фосфорические торпедки с яркими огоньками на боках.

Но больше всех других рыб я любил скромных барбусов, которых Димка подарил мне вместе с аквариумом. Сейчас, разыскав полосатые треугольнички среди песчаного пастбища, я стал наблюдать за ними и думать о том, что сейчас делает Димка в чужом доме, среди чужих людей.

V

Утро следующего дня было солнечным и чистым. Проснулся я рано, когда мама только собирала Варежку в детский сад. Она спешила, и я сказал, что сам отведу Варежку, которая очень обрадовалась.

Когда, чмокнув меня в щеку, Варежка скрылась за дверьми детского сада, я не спеша пошел к проспекту Газа. Сознание того, что мне предстоит дело, наполняло меня каким-то новым уважением к себе, хотя и не хотелось опять идти в магазин и рассказывать о собранном ребятами магнитофоне, к которому я не имел никакого отношения. И я очень обрадовался, когда на скамейке под вязом увидел одного Олега Николаевича. В ослепительно бьющих отражаемым светом очках, в белых джинсах и такой же белой, правда, не первой свежести, рубашке, он сидел на скамейке, скрестив на груди руки.

Я поздоровался, но он лишь неопределенно пошевелил губами, а потом сказал:

— Разносить будем. По квартирам.

— Уже записи есть? — спросил я.

— Мг-м.

— К родителям пойдем? Говорящие письма? — догадался я.

Мы прошли несколько кварталов по набережной Фонтанки и оказались в маленьком, тихом переулке, среди старых массивных домов темного камня. Здесь Олег Николаевич достал из сумки несколько коробок с пометками: «Армстр.», «Гут.» и «Сестр. Бер.». Наверное, это были названия песен, записанных ребятами. Он заглянул в записную книжку.