Мой друг лайка - [13]

Никакого шалаша не следует устраивать на утиных перелетах, так как обычно они начинаются в густых сумерках, когда фигуру охотника трудно заметить среди вороха пней и сучьев.

Как-то осенью 1954 года мне пришлось побывать на утином перелете около села Веретея Некоузского района. Горизонт водохранилища невысоко стоял в ту осень, и огромные территории мелководья не были залиты. Узкая дамба бывшей шоссейной дороги уходила в водохранилище, в ту сторону, где когда-то находился город Молога.

Наблюдая днем за зеркалом водохранилища, я рассмотрел в бинокль огромные косяки уток, сидящих на дневке, и мог рассчитывать на хороший перелет.

Завечерело, когда я собрался на место охоты, ведя на поводке черненькую лайку Чибрика.

На отмелях не хотелось вести собаку на поводке, да и не было нужды в этом — мы были совершенно одни.

Собака тщательно искала, но, кроме юрких бекасов, ничего не встречала по пути. Увлекшись стрельбой по куличкам, я потерял время и не дошел до того места, где было бы удобно стоять и стрелять на перелете. Яркая осенняя заря на горизонте была чиста, но выше ее жиденькие темные облака тянулись длинными изогнутыми полосами. Такие облака к ветру.

Выбрав поваленный ствол сосны, я сел около вывернутых корней и снял с плеча ружье. Стихнувший ветер обещал хороший лет уток, но место было выбрано неудачное — сырое и слишком захламленное.

Где-то в стороне, над островами, кружились стаями чайки, изредка пролетал какой-нибудь куличок или, медленно махая крыльями, показывался темный силуэт цапли. Две эти крупные птицы сели в ста шагах и, отряхнувшись, стали расправлять светло-пепельные крылья.

Цапли медленно шагают и ловят мелкую рыбу, оставшуюся в болотах. Чибрик заметил птиц и вопросительно смотрит в ту сторону. В сгустившемся сумраке цапли степенно расхаживают, напоминая ссутулившиеся человеческие фигуры. Собака не знает, бежать туда или нет. Я шепчу ей: «Тише, тише», — и это успокаивает ее. С годами охотнику изменяет слух, и я иногда не слышу тонкого свиста утиных крыльев, особенно когда утка летит стороной. Чибрик с успехом помогает мне: его чуткие уши быстро настраиваются на звук. Стоит взглянуть в ту сторону, куда направлено внимание собаки, как сейчас же в глазах мелькнут силуэты уток. На заре их хорошо видно — такими они кажутся черными, точно нарисованными тушью.

Перелет начался, и в стороне кто-то открыл стрельбу. Выстрелы глухо бухают, а звуки точно отскакивают от воды и делаются еще сильнее. Налетают утки и на нас. Летят хорошо, в меру, и стрелять приходится прямо над головой. Некоторые птицы падают совершенно отвесно, некоторые в стороне, а бывают и такие, которые, махая уцелевшими крыльями, опускаются в 60–70 шагах.

Чибрик ни одну сбитую утку не оставил не найденной. Вот они все пять лежат рядком и сереют брюшками, а собака, словно черная куколка, сидит и внимательно слушает.

Быстрый поворот головы Чибрика, движение ушей, и я готовлю ружье к выстрелу. Надо уловить очень короткий момент, когда силуэт птицы неясно мелькнет над головой. Чуть дальше — и его уже не видно в сгустившемся сумраке. Щелкнет выстрел, и острая игла пламени блеснет навстречу птице. Иногда я не вижу результата выстрела и только по поведению собаки сужу — убита утка или нет.

На земле так темно, что черную собаку трудно рассмотреть, и лишь белые подкрылья утки виднеются в темноте. Это верный пес работает и подает очередную птицу. Как он их находит, что видит в темноте — трудно понять. Только лайка способна на такое мастерство.

Совсем уже стемнело, когда я ударил в последний раз по налетевшим чиркам. Чибрик бросился в сторону выстрела и пропал. «Ну, — подумал я, — нашла коса на камень, видно, этот чирок отвертелся».

Прошло минуты три-четыре, а собака все еще не возвращалась, и я уже хотел позвать ее, как вдруг услышал ее лай.

Что за оказия?

Уж не зверя ли какого нашел пес?

Я положил уток в рюкзак и поспешил на лай. Спотыкаясь, цепляясь одеждой за сучья, выдергивая ноги из грязи, подошел, наконец, к собаке и увидел, что она лает на дерево.

Сухая, лишенная хвои сосна совершенно гола, на фоне зари ясно видны все ее сучья, и ни на одном из них не заметно ничего такого, что бы могло заставить лаять собаку. Я подошел ближе и только тогда рассмотрел, что в одной из развилок сучьев, у самого ствола дерева, белеет брюшко мертвого чирка.

Птица, падая, попала в эту развилку и застряла в ней.

И этот последний трофей не пропал бесцельно!

Я не собрал бы и половины сбитых уток без помощи собаки. А смогла бы работать в таких условиях собака другой породы? Не знаю. Может быть, и смогла бы, но лайка как-то больше подходит к нашей суровой природе. Она у себя дома.

За земляным зверем

В зарослях речных пойм, по берегам ручьев и оврагов обитают очень ценные пушные звери из семейства куниц. Это ночные хищники: хорек, горностай и норка, местами довольно многочисленные в нашей области. Большое количество дикурок этих зверьков добывается при помощи лаек, и если лайка натаскана и опытна, то и эта охота не лишена интереса, хотя считается чисто промысловой.

Собаки, натасканные по хорькам, норкам и горностаям, должны быть особенно ловкими и смелыми в хватке зверя. Тому, кто хоть раз видел прыжок спасающегося горностая или бросок норки в воду, станет: понятно, что в ловле этих хищников имеют значение и сотые доли секунды.