Мой друг Иисус Христос - [15]

Их квартира была для меня закрыта. Бриан не желал видеть меня, и мы с Сес встречались в ресторанах, в музее или ходили в кино. Постепенно Сес стала связывать свои проблемы и терзания с домом, и я неожиданно стал для нее отдушиной. Это был замечательный период, мы сблизились почти так же, как в первые годы после смерти родителей. Мой узел все еще был при мне, но он больше не пронзал и не раздирал меня изнутри. Он лишь изредка давал о себе знать слабым покалыванием, чтобы я не думал, что я в полной безопасности. Ее забота стала теплой, спокойной, с оттенком грусти, она придавала мне силы и энергию. Ей очень хотелось бы, чтобы моя жизнь стала нормальной, чтобы у меня появились девушка и друзья, но мне для ощущения радости вполне хватало Сес.

Как-то мы сидели в японском ресторанчике на Страндвайен, и она осторожно рассказала мне о том, что начала делиться своими переживаниями с Иисусом.

– Ты разговариваешь с Иисусом?

– Да, я каждый вечер молюсь.

– Зачем тебе это?

Я пытаюсь уцепить палочками нигири, но у меня плохо получается управляться с ними, и в конце концов я беру суши рукой и макаю в соевый соус. Сес жует очень медленно, так что отвечает не сразу. Она явно смущена. Прожевав, она говорит:

– Мама тоже так делала.

– Мама из Ютландии. А ты никогда не верила в Бога.

– Нет, и сейчас не верю. Мне просто нравится то, что говорит Иисус.

– Например?

Сес берет в рот кусок рыбы и медленно пережевывает его. Я терпеливо жду. Она думает.

– О любви, утешении и прощении. И Он всегда слушает меня.

– Ты можешь поговорить обо всем со мной.

Сес мотает головой:

– Нет, малыш, не могу. Я не могу говорить с тобой о тебе, а ты занимаешь все мои мысли. Ты знаешь, как Бриан к тебе относится. И с кем же мне разговаривать?

Я не понял. Сес не относится к тому типу людей, которым вера жизненно необходима.

– Все равно как-то странно.

– Это для тебя. Ему достаточно просто слушать, так чтобы я хоть кому-то могла все рассказать. Мне больше ничего не нужно.

Но, несомненно, ей было нужно больше.

Силье

Впервые после Мириам я влюбился. Я встретил ее в своем любимом месте – в баре «Санкт-Педер». Я часто ходил туда один выпить пива – садился где-нибудь и сидел до самого закрытия, а потом шел домой, чувствуя себя таким же, как все. Она сидела за столиком с темноволосой девушкой, похожей на мальчика, и тощим парнем. Они говорили обо мне, но не с осуждением, а скорее с любопытством. Вдруг тощий парень оказался передо мной:

– Привет, я Якоб. Я из компании вон той красивой блондинки, которой ты показался очень симпатичным. Не хочешь пересесть к нам?

Я удивился, и мне удалось только пробормотать:

– Почему бы и нет, с удовольствием.

Я уселся рядом с блондинкой, которую звали Силье. Она смущенно улыбнулась мне. Напротив нас сидело двое ее друзей. Якоб спросил довольно равнодушно, чем я занимаюсь.

– Ничем. Я ничем не занимаюсь.

– Ты безработный?

– Нет.

– Учишься?

– Нет, ничего не делаю.

– А на что же ты живешь? – парень удивился.

– Я богатый.

Тут в разговор вступила темноволосая девушка, ее звали Камилла.

– А откуда у тебя твое богатство? Сам заработал?

– Нет, родители.

– Ты живешь на родительские деньги? Разве это не стыдно? Мне даже на билет домой они не дают денег.

Я безразлично пожал плечами. Не она же посчитала меня симпатичным, так что мне было все равно, что она про меня думает.

– А они как, рады, что ты бездельничаешь?

– Не знаю.

– А они чем занимаются?

– Они погибли…

За столом повисло молчание. Я не знаю, правильно ли поступил, но я сказал:

– Они погибли в автомобильной аварии, когда мне было тринадцать.

Они все еще молчали.

– И моя мама оставила очень много денег.

– Мама? – заинтересовалась Силье.

– Да, мама. Она была поп-певицей, а отец – почтальоном.

Силье проявила любопытство:

– Твоя мама была поп-певицей и погибла в аварии?

– Да, отец заснул за рулем.

– Твоя мама Грит Окхольм?

В ее голосе звучала надежда.

– Да, именно.

Вновь настала тишина. Они тревожно переглядывались, и Силье наконец осмелилась сказать:

– Я – солистка, Якоб – басист, а Камилла – гитаристка в группе «Грит Окхольм Джем».

Силье весь вечер говорила о недооцененной глубине маминых песен, о мелодиях дивной красоты, к которой никто из отечественных исполнителей так и не смог приблизиться. Она много улыбалась, прикасалась ко мне и нежно смотрела мне в глаза. Я совершенно не привык к такому вниманию со стороны красивых девушек, а потому ужасно растерялся. Я заикался и говорил что-то невпопад, а затем нервно улыбался, но чем больше я терялся, тем чаще она прикасалась ко мне. Мое тело не вмещало меня. Спустя некоторое время те двое ушли. Они вежливо попрощались, даже не пытаясь позвать Силье с собой, и оставили ее со мной наедине. Я краснел и запинался и совсем не выглядел опасным.

В два часа бар закрылся, пришло время прощаться с Силье. Мы обнялись и неловко продолжали стоять друг напротив друга. Она первая прервала молчание:

– Я здорово отдохнула. Приятно было с тобой пообщаться.

– Взаимно. Было весело.

И мы опять замолчали, казалось, на целую вечность. Мы стояли и выжидающе смотрели друг на друга. Наконец Силье сказала:

– Не хочешь как-нибудь еще встретиться?