Мой друг Иисус Христос - [15]
Их квартира была для меня закрыта. Бриан не желал видеть меня, и мы с Сес встречались в ресторанах, в музее или ходили в кино. Постепенно Сес стала связывать свои проблемы и терзания с домом, и я неожиданно стал для нее отдушиной. Это был замечательный период, мы сблизились почти так же, как в первые годы после смерти родителей. Мой узел все еще был при мне, но он больше не пронзал и не раздирал меня изнутри. Он лишь изредка давал о себе знать слабым покалыванием, чтобы я не думал, что я в полной безопасности. Ее забота стала теплой, спокойной, с оттенком грусти, она придавала мне силы и энергию. Ей очень хотелось бы, чтобы моя жизнь стала нормальной, чтобы у меня появились девушка и друзья, но мне для ощущения радости вполне хватало Сес.
Как-то мы сидели в японском ресторанчике на Страндвайен, и она осторожно рассказала мне о том, что начала делиться своими переживаниями с Иисусом.
– Ты разговариваешь с Иисусом?
– Да, я каждый вечер молюсь.
– Зачем тебе это?
Я пытаюсь уцепить палочками нигири, но у меня плохо получается управляться с ними, и в конце концов я беру суши рукой и макаю в соевый соус. Сес жует очень медленно, так что отвечает не сразу. Она явно смущена. Прожевав, она говорит:
– Мама тоже так делала.
– Мама из Ютландии. А ты никогда не верила в Бога.
– Нет, и сейчас не верю. Мне просто нравится то, что говорит Иисус.
– Например?
Сес берет в рот кусок рыбы и медленно пережевывает его. Я терпеливо жду. Она думает.
– О любви, утешении и прощении. И Он всегда слушает меня.
– Ты можешь поговорить обо всем со мной.
Сес мотает головой:
– Нет, малыш, не могу. Я не могу говорить с тобой о тебе, а ты занимаешь все мои мысли. Ты знаешь, как Бриан к тебе относится. И с кем же мне разговаривать?
Я не понял. Сес не относится к тому типу людей, которым вера жизненно необходима.
– Все равно как-то странно.
– Это для тебя. Ему достаточно просто слушать, так чтобы я хоть кому-то могла все рассказать. Мне больше ничего не нужно.
Но, несомненно, ей было нужно больше.
Силье
Впервые после Мириам я влюбился. Я встретил ее в своем любимом месте – в баре «Санкт-Педер». Я часто ходил туда один выпить пива – садился где-нибудь и сидел до самого закрытия, а потом шел домой, чувствуя себя таким же, как все. Она сидела за столиком с темноволосой девушкой, похожей на мальчика, и тощим парнем. Они говорили обо мне, но не с осуждением, а скорее с любопытством. Вдруг тощий парень оказался передо мной:
– Привет, я Якоб. Я из компании вон той красивой блондинки, которой ты показался очень симпатичным. Не хочешь пересесть к нам?
Я удивился, и мне удалось только пробормотать:
– Почему бы и нет, с удовольствием.
Я уселся рядом с блондинкой, которую звали Силье. Она смущенно улыбнулась мне. Напротив нас сидело двое ее друзей. Якоб спросил довольно равнодушно, чем я занимаюсь.
– Ничем. Я ничем не занимаюсь.
– Ты безработный?
– Нет.
– Учишься?
– Нет, ничего не делаю.
– А на что же ты живешь? – парень удивился.
– Я богатый.
Тут в разговор вступила темноволосая девушка, ее звали Камилла.
– А откуда у тебя твое богатство? Сам заработал?
– Нет, родители.
– Ты живешь на родительские деньги? Разве это не стыдно? Мне даже на билет домой они не дают денег.
Я безразлично пожал плечами. Не она же посчитала меня симпатичным, так что мне было все равно, что она про меня думает.
– А они как, рады, что ты бездельничаешь?
– Не знаю.
– А они чем занимаются?
– Они погибли…
За столом повисло молчание. Я не знаю, правильно ли поступил, но я сказал:
– Они погибли в автомобильной аварии, когда мне было тринадцать.
Они все еще молчали.
– И моя мама оставила очень много денег.
– Мама? – заинтересовалась Силье.
– Да, мама. Она была поп-певицей, а отец – почтальоном.
Силье проявила любопытство:
– Твоя мама была поп-певицей и погибла в аварии?
– Да, отец заснул за рулем.
– Твоя мама Грит Окхольм?
В ее голосе звучала надежда.
– Да, именно.
Вновь настала тишина. Они тревожно переглядывались, и Силье наконец осмелилась сказать:
– Я – солистка, Якоб – басист, а Камилла – гитаристка в группе «Грит Окхольм Джем».
Силье весь вечер говорила о недооцененной глубине маминых песен, о мелодиях дивной красоты, к которой никто из отечественных исполнителей так и не смог приблизиться. Она много улыбалась, прикасалась ко мне и нежно смотрела мне в глаза. Я совершенно не привык к такому вниманию со стороны красивых девушек, а потому ужасно растерялся. Я заикался и говорил что-то невпопад, а затем нервно улыбался, но чем больше я терялся, тем чаще она прикасалась ко мне. Мое тело не вмещало меня. Спустя некоторое время те двое ушли. Они вежливо попрощались, даже не пытаясь позвать Силье с собой, и оставили ее со мной наедине. Я краснел и запинался и совсем не выглядел опасным.
В два часа бар закрылся, пришло время прощаться с Силье. Мы обнялись и неловко продолжали стоять друг напротив друга. Она первая прервала молчание:
– Я здорово отдохнула. Приятно было с тобой пообщаться.
– Взаимно. Было весело.
И мы опять замолчали, казалось, на целую вечность. Мы стояли и выжидающе смотрели друг на друга. Наконец Силье сказала:
– Не хочешь как-нибудь еще встретиться?
В сборник произведений современного румынского писателя Иоана Григореску (р. 1930) вошли рассказы об антифашистском движении Сопротивления в Румынии и о сегодняшних трудовых буднях.
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.