Мой друг – Евгений Евтушенко. Когда поэзия собирала стадионы… - [8]

Одним словом, моя творческая практика в этом жанре столь объемна и многообразна, что я с удовольствием повел бы курс на каком-нибудь журфаке. Студенты, я уверен, слушали бы меня раскрыв рты. Кстати, в жанре интервью я делаю полновесные биографические тома. Они, как правило, выходят ограниченным тиражом, что называется, для внутреннего употребления – дарения друзьям. Такими стали, к примеру, студии о Владимире Жириновском и об одном из умнейших людей нашего времени члене Рокфеллеровского клуба Феликсе Комарове.

– Некоторые считают, что интервью проще других журналистских жанров. Знай себе – задавай вопросы…

– По высокому счету это категорически не так. Настоящий интервьюер, простите меня за нескромность, это не только человек широкой информированности, определенной культуры, в хорошем смысле амбициозный, еще он должен быть тонким психологом и, я бы сказал, почти экстрасенсом. Одним словом, чтобы человек перед тобой раскрылся, ему должно быть интересно общаться с тобой, и поэтому ты должен быть не только на одном с ним уровне, но и выше его. Кем бы он ни был – классиком литературы, академиком, министром, «авторитетом». К мэтрам этого жанра я причисляю Илью Эренбурга, Мэлора Стуруа, Бернара Пиво, Олега Церковера, Ларри Кинга, Зою Богуславскую, Леонида Плешакова, Владимира Молчанова и «местами» Владимира Познера и Сергея Доренко.

Опубликованный материал – это всего лишь надводная часть айсберга. Я, к примеру, готовясь к встрече со своим героем, перепалываю свою библиотеку, архив, ища биографический материал о нем. А главное – я всегда волнуюсь. Любая встреча-интервью с человеком, которого я знаю пусть и много лет, для меня – очередной экзамен. В чем? А что, если за те несколько лет, которые мы не виделись, он изменился, «заматерел»? Ведь я могу попасть впросак… Каждое интервью требует подготовки. Несколько полок в моей библиотеке посвящены книгам, связанным с жанром интервью, и первая в этом ряду книга Генриха Боровика, в которую вошла его беседа с Александром Керенским. Одним словом, по нужной мне теме у меня в квартире свой «Библио-Глобус».

– Когда вы берете интервью, то записываете от руки или на диктофон?

– До первого, приобретенного в конце семидесятых годов диктофона писал от руки. Все вроде бы выходило как надо. Но, как ни странно, с записями голосов вышло несколько конфузов. К примеру, часовой разговор с Сергеем Наровчатовым, главным редактором «Нового мира», не записался. Включил звук и замер. Что делать? Память была молодая, она-то меня и спасла. Мэтру интервью понравилось, он ничего не заметил.

А вот княгиня Зинаида Шаховская, поэтесса, подруга Марины Цветаевой, знакомая с самим Иосифом Виссарионовичем, с которой я общался в Париже, прислала в «Книжное обозрение» письмо, где указала примерно на двадцать якобы допущенных мной погрешностей в интервью с ней. Прочитав ее письмо, я был удивлен – ведь диктофон не может «соврать». Я был уверен, что память изменила Зинаиде Алексеевне. И еще надо учесть, что княгиня обладала нелегким характером, слыла довольно язвительной. Но перед дамой я поступил честно – попросил редактора опубликовать ее послание одновременно с моими комментариями. Инцидент, как считаю, был исчерпан.

Выставка книг с дарственными надписями из коллекции знаменитого библиофила Феликса Медведева.

Центральный дом литераторов. 2012 г.

Но самый неожиданный и чуть не доведший меня до инфаркта случай произошел в Нью-Йорке в январе 1988 года, когда я обнаружил, что мой телефонный разговор с Иосифом Бродским – тишина. Бродский – это не Наровчатов, тут каждое слово на вес золота. Нобелевский лауреат изучен в лупу, у него на Западе триста интервью взяли, так что не соврешь. А потом Найман и Рейн могли бы возмутиться: ты что, старик, Иосиф не мог так сказать! Я же заперся в номере гостиницы и, напрягшись, по памяти записал наш разговор. Во всяком случае, никто меня не упрекнул в искажении образа мысли великого поэта, а это мое интервью под названием «Человека всегда можно всегда спасти…» входит во все сборники интервью с Бродским, которые он дал на Западе журналистам. Так что повторю: каждое интервью со значительной личностью – для меня как хождение по минному полю.

Но вы, наверное, знаете, коллега, к сожалению, в наши дни конечный результат работы зависит не только от исполнителя-журналиста.

– Не хотите ли вы сказать, что этот результат зависит от меркантильно-материальных потребностей издания?

– Именно так. И еще от низкой профессиональной культуры младоредакторов. Пару примеров. До января 1999 года я пребывал в добрых отношениях с замечательным актером Валентином Гафтом. И вот в газете, где я тогда работал, мною было подготовлено интереснейшее с ним интервью. Я всегда стараюсь довести свой материал «до кондиции», контролирую прохождение его до сдачи в типографию. Именно так поступил я и в тот раз. Какой же шоковый удар получил в прямо в темечко, разбуженный в час ночи телефонным звонком Гафта. Вместо обычного «Феля» я с ужасом услышал гневную тираду в мой адрес о желтой прессе. Оказалось, что подписывавший номер заместитель главного редактора в самую последнюю секунду заменил мой заголовок на первой полосе на словоподбор, оскорбительный для героя публикации. Желтый слоган должен был принести казне издательского дома чувствительную прибыль. К великому сожалению, после той истории мы с Гафтом больше не общались.