Мой друг Адольф, мой враг Гитлер - [20]

К моему немалому удивлению, он попросил меня поехать вместе с ним, и однажды утром – было примерно начало апреля – с Эмилем Морисом за рулем дряхлого «зельва» мы отправились в путь. Фриц Лаубек, паренек лет восемнадцати, организовал вечер. В то время у Гитлера была идея сделать его личным секретарем. Мы поехали по лейпцигской дороге через Саксонию, тогдашнее правительство контролировали коммунисты. Гитлер шел на серьезный риск, путешествуя по этому маршруту, потому что в тех землях был выписан ордер на его арест и даже была назначена цена за его голову как националистического агитатора. Несколько месяцев назад они арестовали Эрхардта, лидера организации «Консул», который приехал на озеро Тегерн встретиться с бывшим участником Капповского путча, генералом Лютвицем, и который поддерживал отношения с Гитлером в связи с планами кампании против французов в Руре.

Эмиль Ганссер (1874–1941) был одним из самых успешных сборщиков пожертвований для ранней НСДАП в стране и за рубежом (в основном в Швейцарии)

Мы практически подъезжали к Делицшу, на большой скорости преодолевая серпантин, когда увидели, что дорога блокирована подразделением коммунистической милиции. Не помню, чтобы кто-либо из нас сказал хоть слово – не было времени. Но я заметил, как напрягся Гитлер и крепко сжал свой тяжелый хлыст, когда мы остановились. А на меня снизошло внезапное озарение. «Предоставьте это мне», – прошептал я, когда милиционеры подошли к машине и попросили предъявить удостоверения. Я вышел из машины и показал им солидный швейцарский паспорт, с которым я вернулся обратно в Германию из Штатов. «Я мистер Ханфштангль, – заявил я с самым жутким американо-немецким акцентом, какой мне удалось изобразить. – Я занимаюсь производством бумаги и печатью и сейчас еду на Лейпцигскую ярмарку. Это мой камердинер (указывая на Гитлера), мой шофер, а этот джентльмен является сыном моего немецкого делового партнера». Это сработало. Мои документы были на английском, и милиционеры не посмотрели документы других, а просто грубо махнули рукой, предлагая двигать дальше. Я запрыгнул в машину, и мы отъехали.

Гитлер пробормотал сбивчивые благодарности: «Ханфштангль, вы правда все отлично провернули. Они бы точно расстреляли меня. Вы спасли мою жизнь». Насколько это соответствовало действительности, я не знаю. Ему точно светил долгий тюремный срок, и если бы он угодил за решетку, то события 1923 года, завершившиеся путчем в Фельдернхалле, могли обернуться совсем по-другому. Он мог никогда не приобрести той сомнительной известности, которая стала основой его стремительного взлета к власти. Но он никогда не забывал этот случай. В следующие годы, когда мы проезжали мимо этого места, он поворачивался и спрашивал: «Ханфштангль, вы помните? Здесь мы попали в ту опасную передрягу, из которой вы меня вытянули». Однако мне показалось, он обиделся на то, что я назвал его камердинером, даже несмотря на то, что это была просто уловка, и в последующих официальных биографиях Гитлера этот эпизод описывался не так, как на самом деле, мое же имя не упоминалось вовсе.

Мы добрались до Берлина и въехали в Бранденбургские ворота за отелем «Адлон». Внезапно я подумал: господи, что же произойдет, если кто-нибудь из моих друзей увидит меня в такой компании, особенно Коммер или Палленберг, – такая возможность была одним из их навязчивых кошмаров. Я до сих пор, как только можно, скрывал, что поддерживаю нацистов, и не мог допустить пересудов по этому поводу. Я сказал, что проведу ночь в церковной гостинице за Государственным театром на Унтер-ден-Линден, поэтому после приготовлений к следующему дню я отбыл. Я не имел ни малейшего понятия, где остановился Гитлер, и думаю, что даже Морису он об этом не говорил до последнего момента. Это было обычно для него, он всю жизнь предпринимал такие чрезвычайные меры по обеспечению личной безопасности. Только позже я узнал, что приют для него организовал Онезорге, один из старших почтовых служащих, которого Гитлер знал и которого в свое время назначил главным почтмейстером при нацистском правительстве.

Ганссер жил где-то еще, в пригородах Штеглица, и у нас возникли некоторые трудности с поиском его дома. Он подошел и очень осторожно сам открыл дверь. К своему удивлению, я обнаружил, что за его внешней степенностью скрывался чокнутый изобретатель. Там повсюду были пробирки, реторты и прессы, а ванная напоминала сцену из «Фауста». Он явно занимался изготовлением какой-то новой бомбы размером с теннисный мяч, которая могла бы снести целый дом. Он был обаятельным и, в общем, безобидным человеком и проникся ко мне огромной симпатией. Как я выяснил позже, он всегда говорил Гитлеру, что мое влияние было крайне положительным. Они с Гитлером на некоторое время удалились, а потом мы отъехали уже на другой машине, которую организовал наш хозяин, хотя с нами он не поехал. Это был закрытый фургон, опять-таки – часть гитлеровской мании секретности. Мы ездили по всему Берлину, Гитлер иногда выходил, оставляя мою двухметровую тушу в фургоне скрюченной, как кузнечик. Какая нужда была у него во мне, я не знаю, потому что он мне так и не сказал, с кем встречался и с какими результатами. Возможно, я просто подбадривал его своим присутствием.