Мой друг Адольф, мой враг Гитлер - [107]

Я угрюмо продолжал посещать дневные заседания в канцелярии, но уже наступил тот момент, когда Гитлер часто даже не здоровался со мной. Та наша последняя ссора с ним была несерьезной по поводу, но фундаментальной по существу. Корнями она уходит в тот самый вечер, когда я впервые увидел его и сразу же невзлюбил одного из членов его окружения. То был нерешительный человек, который позже назначал руководителей на многие незначительные посты в партии. Наши пути пересекались несколько раз, но, когда после прихода Гитлера к власти он попытался добиться для себе более влиятельного положения, я получил доступ к его полицейскому досье и показал его Герингу, который не просто отклонил назначение, но и арестовал его. В конечном счете этот человек сбежал за границу, и как-то за обедом в канцелярии речь зашла об сфере его деятельности.

Гитлер сидел через два человека от меня. К тому времени чаша моего терпения была полна. «Вот видите, герр Гитлер, – сказал я, – я предупреждал вас последние одиннадцать лет о людях такого типа вокруг вас». Потом я остановился на некоторых деталях из полицейского досье, которое я изучил очень хорошо. «Получая слишком большую свободу, такие люди бросают тень на все движение. Как вы думаете, почему о нас сложилось плохое мнение?» Гитлер побагровел от ярости. «Это все ваша вина, Ханфштангль, – отрезал он. – Вам следовало обращаться с ним гораздо более дипломатично». Я вышел из себя. «Как, по-вашему, с людьми такого рода можно дипломатично обращаться?» – спросил я. Обстановка становилась очень неловкой и неприятной. Гитлер попытался выкрутиться, предположив, что в полицейское досье попали данные о другом человеке. «Я еще раз возьму эти записи и покажу их вам, – возразил я. – Эти факты касаются его одного, и все об этом знают». Обед был испорчен, и все стали гадать, что произойдет дальше. Я занимался тем, что снова собирал вместе все материалы, и некоторое время эта тема не поднималась. Через два или три дня я обедал в канцелярии, и, когда мы расселись вокруг Гитлера, он внезапно сказал: «Ханфштангль, spielen Sie das Ding da von Ihnen – Сыграйте эту вашу вещь». «Какую именно?» – спросил я в замешательстве. «Ваш похоронный марш», – ответил он. Не так давно его играли многочисленные оркестры на съезде партии в Нюрнберге. Это странно, подумал я с плохими предчувствиями. Я сыграл его, и он довольно сдержанно поблагодарил меня. Как бы мелодраматично это ни звучало, это был последний раз, когда я его видел.

Через день или два я принес документы из полиции и положил их на стол Брукнера. Он прокашлялся и сказал мне несколько смущенно: «Это дело расследуется. Фюрер хочет, чтобы вы не приходили сюда в следующую неделю или две, пока не будет принято решение». Позже я узнал, что, когда эти материалы попали на стол Гитлеру и ему сообщили, что это за документы, он смахнул их со стола в ярости и закричал: «Я больше никогда не желаю слышать об этом деле». Те две недели обернулись двумя годами, после чего мне пришлось бежать, чтобы спасти свою жизнь.

Многие люди в своих суждениях о характере Гитлера забывают, что он совершенно не втискивался в четырехэлементную классификацию личностных типов Альбрехта Дюрера: сангвиник, меланхолик, холерик и флегматик. У него были свойства медиума, который впитывал и, пропуская сквозь себя, давал выражение страхам, амбициям и чувствам всего немецкого народа. Ни одна сторона его темперамента не была развита настолько, чтобы ее можно было использовать в качестве канала для влияния на его разум. Он мог часами ползать, как крокодил, дремлющий в нильском иле, или сидеть, как паук, неподвижно в центре своей паутины. Он грыз ногти, скучающе смотрел в пустоту и иногда что-то насвистывал. Как только к его компании присоединялся какой-либо интересный человек, а какое-то время он никого заранее не считал неинтересным, можно было наблюдать, как его внутренние механизмы мобилизуются. Непродолжительное время он испускал и принимал локационные волны, которые позволяли ему составить четкую картину желаний и чувств своего собеседника. Маятник общения начинал качаться быстрее, человек словно оказывался под гипнозом и начинал ощущать безграничную симпатию и понимание со стороны Гитлера. Гитлер обладал самым выдающимся умением убеждать любого мужчину или женщину, какое я когда-либо видел, и было практически невозможно не попасться в его сети.

Принято считать, что Гитлер со всеми общался, как будто был на массовом собрании. Это правда только отчасти. В основном это касается периода после 1932 года, когда на своих выступлениях он начал использовать микрофон. Он становился пьян от металлического грохота своего голоса, который, конечно, уже не был его собственным голосом. Динамики усиливают громкость человеческой речи, но делают ее абсолютно ненатуральной, похожей на гул жабы. Когда он пришел к власти, окончательное обожествление культа Фюрера напитало его паранойю до такой степени, что с ним стало совершенно невозможно вести разговор на равных.

Однако все это было не так в начале, когда у него еще была способность общаться с людьми как с отдельными личностями и пробуждать в них убеждение, что он обращается к их лучшим чувствам.