Мой дневник. 1919. Пути верных - [17]

. По этой причине фон Лампе долго добивался разрешения на жительство. Лишь 19 января 1949 г. он получил соответствующее разрешение.

Исполнение обязанностей начальника РОВСа из-за преклонного возраста давалось генералу Архангельскому с трудом, и потому 25 января 1957 г. он передал генералу фон Лампе руководство РОВСом[112]. К этому времени деятельность РОВСа стала носить по большей части памятно-мемориальный характер. Фон Лампе и его ближайшее окружение делали все возможное для увековечения памяти борцов с большевизмом. С момента возглавления РОВСа генералом фон Лампе минуло 10 лет. Предчувствуя скорую кончину, генерал фон Лампе 19 мая 1967 г. передал руководство РОВСом своему ближайшему помощнику генерал-майору В.Г. Харжевскому. 28 мая 1967 г. Алексей Александрович фон Лампе скончался в Париже. Генерал нашел покой 1 июня 1967 г. на русском кладбище Сен-Женевьев-де-Буа…

К.К. Семенов

А.А. фон Лампе Мой дневник

Предисловие автора дневника

Тетрадь 24/29 представляет собой первую попытку привести в порядок мои дневники, тем более необходимую, что мой почерк в подлиннике совершенно неудобочитаем. В тексте есть пропуски – это следствие именно этого обстоятельства.

Настоящая тетрадь представляет собой довольно неудачный образец ведения мною дневников, так как она захватывает Царицынский период – когда я переболел тифом и поэтому отстал от событий; Киевский период, когда все касавшееся боевых столкновений я полагал взять из собраний ежедневных сводок, которые я составлял всегда сам, – сводки эти в Одессе были взяты у меня Генквармом[113] Шуберским и пропали вместе со всеми документами штаба, забравшего их в Новороссийск.

Сверх того эта тетрадь первая после того, как у меня зародились сомнения в том, что тетради с 1-й по 23/28 в Харькове находятся в сохранности – трудно было всегда интенсивно вести дневник, предполагая, что моя предыдущая, 5-летняя работа пропала даром…

Случайно за киевский период сохранились мои донесения – агентские телеграммы в Руссаген[114] и в «Родину»[115] – их я привожу в подлиннике. В подлиннике приведена мною и первая страница этой тетради…

Вырезки в тексте и в приложениях я сохранил при переписке, несмотря на то, что сейчас многие из них просто смешны по своей наивности. Я хотел сохранить все – как все нам казалось тогда (здесь и далее разрядка автора. – Примеч. сост.).

Чтобы придать какую-нибудь ценность этой тетради, необходимо немедленно привести в порядок следующую – Константинопольскую, тогда хоть один период будет полностью, к этому я и приступаю…

Будапешт, 31-го декабря 1921 года.

1919 год

1–2 июля (Царицын). Уже четвертый день как я хожу на службу с температурой, подходящей к 39-ти, наконец сегодня доктор штаба сказал, что у меня почти без сомнения тиф и, вероятно, что сыпной.

Мне хочется написать несколько слов, пользуясь уходом Таты[116], пока я еще в памяти – ведь потом я ее потеряю.

От сыпного тифа не все выздоравливают. Так в эту минуту я хочу поблагодарить Тату за все те радости жизни, что мне дал брак с ней и наша совместная двенадцатилетняя жизнь вместе. Я был счастлив безгранично и, если мне не суждено выздороветь, я умру, благословляя ее и завещая ей сделать из Жени[117] такого же человека, как она сама, – большего я ничего не могу пожелать.

За всю мою жизнь я любил и люблю только одну Тату, а в недавнем прошедшем только еще ярче подчеркнул это.

Да благословит же Господь Тату на ее нелегкую жизнь без опоры с маленькой Женюшкой, которую я люблю всем сердцем как часть Таты и которую благословляю на всю жизнь.

Что касается нового брака Таты, то мой завет – пусть это будет человек, который также ее полюбит как я, а Женю и сама Тата в обиду не даст.

Я устал писать, мне очень трудно сейчас писать – не хотел беспокоить Тату, думал пройдет.

Мне кажется, в этих торопливых словах для себя я написал все – ничего больше я сказать не могу – вся жизнь моя была полна только одной Татой и только в ней одной я видел свет и радость.

Храни Вас Бог, мои дорогие, – как тяжело сознавать, что я могу оставить Вас без имущества, без средств к жизни – этим я буду мучиться весь период болезни.

Ну а может, все пройдет, когда мы с Татой вернулись к прежнему – мне жить хочется.

3–19 июля (Царицын). Тиф, к счастью, брюшной, а не сыпной, выяснилось это 6.VII (мне минуло 34 года), свалил меня основательно.

Сегодня 21-й день моей болезни, и я впервые решаюсь взяться за карандаш.

Лишь вкратце могу записать промелькнувшие мимо меня события – наши крайние фланги заняли Камышин и Полтаву. При этом первая операция велась из рук вон скверно засевшим в Царицыне и не желавшим ехать на фронт Врангелем. За Полтаву я боюсь – слишком далеко мы растягиваемся, да и путь Полтава – Москва дискредитирован русской историей. К чему нам так далеко тянуться.

Говорят, части Добровольческой армии пополняются добровольцами настолько, что полки уже разворачиваются в бригады – дай Бог, но растяжка все же опасна, тем более что по совершенно неизвестным причинам Колчак, признанный союзниками за главу России, ушел, оставив красным Екатеринбург и даже Челябинск. Не разложение ли у него?