Мой дикий сад - [71]

Почему я играю в эту опасную игру? Прежде всего потому, что могу. Точнее — еще могу. И во-вторых, потому, что осталось совсем немного игр, в которые можно играть, не опасаясь, что вас пошлют на костер за поругание веры, нарушение политкорректности и бесчисленные прочие прегрешения против установленных правил. А кроме того, я играю в нее, чтобы сохранять форму и время от времени производить немного адреналина — вещество это весьма полезное, а процесс его производства очень приятен. Ну и еще, признаюсь, для того, чтобы поддержать свой статус среди рабочего населения нашей Долины. Здесь люди несравненно мужественнее и сильнее, чем я, многие из них могут взвалить на плечи быка, но при этом смертельно боятся гадюк. Наконец, я делаю это еще по одной причине: в сердце человека есть свой дикий сад, очень важный для него, и этот сад предъявляет свои права и требования. Сад этот у меня находится не совсем в сердце, а под диафрагмой, в том чудесном, честном и искреннем месте, где цветет интуиция и трепещут бабочки — этакие бабочки в животе.

Но при всем этом я знаю: придет день — и я перестану. Человек должен знать свои границы и мириться с тем, что его возможности уменьшаются со временем. И как однажды я перестал ездить на мотоцикле, так же однажды я перестану писать книги и ловить гадюк. В юности я таким же манером ловил и потом освобождал черных змей, а потом перестал, потому что почувствовал, что у меня уже нет былой ловкости и точности, и я начал бояться. Черный полоз быстрее, сильнее и агрессивнее гадюки. Он не ядовит, но его трудно поймать, а его укус может вызвать болезненную ранку.

Раз-другой в каждое лето в моем саду появляется такой черный полоз, и в последние годы я уже не гоняюсь за ним, а только смотрю на него и получаю удовольствие от той силы и слаженности, которые излучает его сверкающее тело. Но однажды я обнаружил какую-то большую черную змею прямо в моем компостере. Я поднял крышку, чтобы добавить в него отбросы из кухни, и почувствовал тихое неясное движение в темноте. Я не понял, что вижу, но в том упомянутом диком саду, который я выращиваю и лелею между сердцем и желудком, осталось несколько первобытных реакций, и хотя глаза еще не рассмотрели и сознание еще не поняло, мои волосы уже встали дыбом и на затылке, и на позвоночнике, а руки как будто сами по себе поспешили вернуть крышку на свое место.

Я закрыл компостер. Успокоился, взял фонарь и снова открыл. Действительно, внутри свернулась большая черная змея. Очень большая черная змея. Судя по толщине, не меньше двух метров в длину. Она приподняла голову, напряглась и посмотрела на меня — кровь застыла у меня в жилах. Я оставил компостер открытым, отступил и стал смотреть издали. Через несколько минут змея, как я и надеялся, выползла наружу, и исчезла. Скорее всего, я случайно бросил в компостер что-то, привлекшее туда крысу или мышь, а уж она привлекла змею.

По совету моего адвоката, я закончу эту главу разъяснением, оно же и предупреждение: не стоит рассматривать этот рассказ как рекомендацию ловить ядовитых змей и дружить с черными вдовами.

Другие опасности

Кроме описанных выше опасных животных, которые живут в моем саду или случайно появляются в нем, мой сад порой навещают существа еще одного вида, у которого наряду с полезными и даже симпатичными свойствами есть также свойства чрезвычайно неприятные. Это — другие садоводы. Они не кусают, не жалят, не выедают нутро ствола и не обгрызают почки, да и вообще, по правде говоря, это люди вполне симпатичные и приятные — как цветы, которые они выращивают. От них можно получить хорошие советы, с ними можно обменяться клубнями, семенами и луковицами. Но они не раз появляются без предупреждения. Объявляются у тебя в саду и говорят:

— Мы слышали, что ты выращиваешь дикие цветы.

— Это правда, — сознаюсь я.

— Так вот, мы пришли посмотреть.

И начинают смотреть. Ходят по моему саду, нюхают и вынюхивают, глядят и подглядывают. С одной стороны, они ступают по растениям, как будто не отличают крапиву от анемона. С другой стороны, их лица все более мрачнеют, особенно когда они видят растение, посаженное там, где нет солнца или слишком много солнца, на слишком влажной почве или на слишком сухой.

Потом начинается экзамен. Они швыряют в меня самым произвольным образом названия растений, мне совершенно неизвестных, вроде «астра агератовидная» или «лагозерис священный», а когда я говорю, что впервые о таких слышу, на их лицах появляется скептическое выражение. Они правы. К сожалению, я не числюсь среди тех, кому известны все 2700 видов растений, которыми благословенна наша земля (кстати, это больше, чем в иных странах с более обширной территорией). Я, разумеется, знаю любое растение, которое выращиваю в своем саду, но я не такой знаток израильской флоры, как иные любители, и уж конечно не такой, как профессиональные ботаники, и даже не такой, каким хотел бы быть. Большинство других садоводов превосходят меня в умении опознавать растения.

Но этим дело не заканчивается. Мои гости хотят убедиться, что я осознаю свое невежество. Когда я говорю им, что у меня растет, к примеру, дубровник, они сразу спрашивают, какой именно дубровник, и поскольку я не знаю, а само слово «дубровник» напоминает мне одноименный хорватский курорт, я начинаю придумывать: дубровник жаркий, дубровник тенистый, дубровник прибрежный и так далее. Судя по презрительным взглядам собеседников, я понимаю, что они мне не верят, а судя по их замечаниям, вижу, что нужно было отвечать: дубровник белый, или разветвленный, или критский. И вообще, мой дешевый юмор их явно шокирует, утомляет и даже вызывает отвращение, и на их лицах я читаю глубокое убеждение, что такой невежественный и несерьезный человек, как я, не имеет права выращивать даже какой-нибудь свинорой.