Мой дикий сад - [10]

Когда-то я часто видел этих насекомых — и в поле, и в моем саду. Но в последние годы вижу их лишь иногда. И бабочек стало намного меньше. В детстве, когда мы жили в Иерусалиме, я видел там очень много бабочек, больше даже, чем в Долине. Это странно, потому что вся сущность Иерусалима вроде бы противоречит легковесной сущности бабочек, их воздушности и многоцветности. В нынешнем Иерусалиме все время кажется, что тут в воздухе летают лишь камни, проклятия, пророчества да вороны со стрижами. Но пятьдесят-шестьдесят лет назад этот город был полон бабочек — ласточкиных хвостов, капустниц и даже махаонов — больших и роскошных бабочек, гусеницы которых я тогда выращивал дома при поддержке мамы и с согласия отца. Я кормил их стеблями фенхеля, которые собирал на соседнем поле, следил за их питанием и ростом, окукливанием и превращением из куколок в бабочек. Вначале они порхали по комнатам, а потом вылетали через окно. И в то мгновение, когда солнечные лучи вливали в них тепло и жизнь, их полет сразу менялся.

Еще одно насекомое, которое, к моему большому сожалению, почти исчезло, — это светлячок. В моем детстве сады буквально светились от их обилия. Я собирал в горсть сразу несколько штук, и их свет сиял у меня между пальцами. После переезда сюда я один раз — только один, сразу после вселения, — увидел в своем саду светлячка и ощутил настоящее счастье. Я надеялся, что эта встреча предвещает множество таких же в будущем. Но меня ожидало разочарование. Сегодня я уже совсем не вижу светлячков и очень по ним скучаю.

В моем саду есть и пресмыкающиеся — змеи и разные ящерицы, в том числе сцинки, ящерицы без ног, — возможно, переходное звено между ящерицами и змеями. То тут, то там, но все реже и реже, появляется черепаха. Вот уже несколько лет в саду живет огромное существо по имени медяница, длиной около метра, с гладкой блестящей кожей и плотным телом. На первый взгляд медяница кажется змеей, но на самом деле она просто очень большой сцинк, самый большой из них. Она, разумеется, не ядовита, но очень сильна. Если поймать ее, она тут же начинает вырываться, и тогда можно ощутить всю ее силу. Прикосновение чужих рук ей, очевидно, не очень приятно, потому что в определенный момент она перестает бороться и начинает выбрызгивать во все стороны омерзительно пахнущие мочу и кал. Так что игру с ней не стоит особенно затягивать.

Однажды эта медяница исчезла, и ее не сменила другая. Я огорчился, но не удивился. Это в былые времена виды исчезали постепенно, в течение долгих эпох, а сейчас человек — если у него есть к этому склонность и открыты глаза — может в течение одной своей жизни стать свидетелем такого исчезновения. Когда-то в Иерусалиме кроме бабочек и светлячков, которых я упоминал, были также зимние лужи, полные жаб, а огромные стаи скворцов устраивали великолепные воздушные парады в небе над городом. А в небе Долины парили тогда орлы, которые гнездились на Кармеле, с полей доносился по ночам смех гиен, рыжие славки распускали красные хвосты в рощах, и каждое зимнее утро меня будил особого рода будильник — постукивания певчего дрозда, который клювом щелкал улиток на тротуаре.

И еще тогда было также множество ликующе-пестрых щеглов, этой постоянной жертвы охотников за наживой, которые скрещивали их с канарейками и потомство держали в клетках на продажу. А как не помянуть добрым словом черепах, которые десятками бродили в те времена по полю за нашим иерусалимским кварталом, так близко, что в пору течки можно было даже услышать стук их панцирей. Сегодня я вижу их разве что в заповеднике, что возле моего дома в Долине, да и то очень редко. Древесные лягушки, те маленькие зеленые симпатичные существа, которых раньше можно было встретить в любом саду, и зеленые ящерицы — эти красивейшие, элегантнейшие создания природы, — тоже быстро уменьшаются в числе. Так же как и оливковый полоз.

Многих из этих маленьких и красивых пресмыкающихся убивают домашние и уличные кошки. Они уничтожают их лапой могучей и когтем простертым, и не только из голода, но также просто из охотничьего азарта и страсти, которые делают кошек почти сравнимыми с человеком по жестокости. А мы — то ли из невежества, то ли из моды и лицемерной политкорректности, а может, просто потому, что кошки пробуждают в нас намного больше симпатии, чем лягушки и ящерицы, — мы заботимся только о кошках и начисто игнорируем то систематическое убийство других животных, которое они продолжают безнаказанно совершать.

Но исчезают не только животные. Небольшой дубовый лесок напротив моего дома — это жалкий остаток огромного леса, который когда-то покрывал всю Нижнюю Галилею, холмы Менаше и большую часть долины Шарон. Турецкие власти нещадно кормили этими деревьями топки своих паровозов и успешно уничтожили основную их часть. Затем вырубки для сельского хозяйства и угольной промышленности внесли свою долю, и сегодня от того леса остались всего три сплошных массива в заповедниках Бейт-Кешет, Алоней-Аба и Алоней-Ицхак и несколько небольших дубрав, которые разбросаны там и сям по их былой территории. Да еще в Изреэльской долине можно иногда увидеть большие одинокие дубы в центре сельскохозяйственных посадок. Но этих оставили здесь лишь из жалости к землепашцам, чтобы они давали людям, работающим в полях, тень и отдых в знойную пору.