Мой Демон - [62]

День спустя в голландском посольстве состоялся примечательный разговор. К Дантесу явился его секундант – виконт д’Аршиак – и решительно потребовал объяснений.

– Что именно ты хочешь от меня услышать? – не понял Жорж – бледный и с рукой на перевязи.

– А сам ты не догадываешься? – удивился д’Аршиак. – То, что я совершил низменный поступок и не предупредил Пушкина о слабой убойной силе его пистолетов, – жалкая шалость по сравнению с твоими гнусностями!

– И теперь что с того?

– А то, что ты оказался подлее, чем можно было предположить! Как ты посмел вопреки всем правилам честной дуэли надеть под мундир кольчугу?

– Это неправда! На мне не было кольчуги!

– Не лги! Мне только что сказали, что ты всю ночь примеривал ее на себя! И даже спрашивал советов у некоторых фешенеблей!

– Делись после этого с друзьями сокровенным…

– И все же?

– Жить хотелось, – вяло усмехнулся Дантес, принявший позу человека, желающего избавиться от неприятного собеседника любыми средствами. – Я еще слишком молод, чтобы умереть от руки рогоносца! Тем более что именно он вынудил меня принять его вызов.

– Это не рогоносец, а великий поэт России!

– Да откуда тебе это известно, если ты не знаешь русского языка и не прочел ни одного из его стихотворений? Только с чужих слов?

– В этом ты прав, однако господин Пушкин вел себя как порядочный человек, в то время как ты… Мне так стыдно быть соучастником этого подлого убийства, что теперь я хочу уехать из России! В этой стране меня приняли очень радушно, зато теперь имя мое начнут проклинать из поколения в поколение.

– Ты говоришь так, словно господин Пушкин уже умер.

– Нет, он еще жив, но находится при смерти и умирает в страшных мучениях. Будь же ты проклят, Жорж, за всю свою подлость! И если бы ты только знал, как я теперь стыжусь родства с тобой!

С этими словами д’Аршиак покинул гостиную, разминувшись со входившим слугой.

– Что еще такое? – недовольно поинтересовался Дантес, морщась при мысли о том, что слуга мог невольно услышать окончание разговора.

– К вам пожаловала княгиня Долгорукая по поручению Александра Сергеевича Пушкина.

– Проси.

Слуга удалился, а Дантес принялся нервно ходить по комнате, покусывая губы и кончики усов. В этот сумеречный час он выглядел особенно хрупким и беззащитным. Голубые глаза словно посерели, золотистые волосы потемнели, а изящный нос неестественно вытянулся. Внезапно он остановился, замер и, словно бы вспомнив что-то неимоверно важное, задумался, устремив свой взор в потолок, точно хотел проникнуть взглядом высоко в небеса и получить там самую высочайшую аудиенцию.

В этот момент Дантесу подумалось о том, что поскольку лишь одному Господу Богу известно все происходящее в его душе, постольку лишь Небесный Владыка мог знать выход из ужасающего мрака, царившего вокруг него все последнее время. Жорж принялся шептать молитву, в которой упоминалось о чудовищных грехах, опутавших его с головы до ног. Он просил у Господа пощады и защиты…

Когда княгиня вошла в гостиную, Дантес учтиво склонил голову и пошел навстречу даме:

– Мое почтение, княгиня. Не соблаговолите ли присесть?

– Благодарю, – сухо кивнула Долгорукая, отрицательно покачав головой. – Я лишь хотела поинтересоваться вашим самочувствием и передать вам от Александра Сергеевича послание на словах.

– Чувствую я себя прекрасно, – самодовольно усмехнулся Дантес и, словно бы в подтверждение своих слов, качнул забинтованной рукой. – Хоть сейчас на бал. А как себя чувствует господин Пушкин?

– На второй день ему стало немного лучше, но рана очень тяжелая, и врачи не надеются на его выздоровление.

– Поздно же вы опомнились, милостивые господа и сударыни! – с каким-то злорадным упреком произнес Дантес.

– Что вы хотите этим сказать? – удивилась княгиня.

– Вы не могли не видеть, в каком состоянии и положении находился последнее время месье Пушкин, однако ни один из вас не предложил ему руку помощи, не захотел принять посильного участия в его судьбе. А теперь вы, называя себя верными его друзьями, разом все всполошились! Ищете виновных с упорством, достойным лучшего применения! Неужели я не понимаю, что вам просто нужен козел отпущения? Решили сделать из меня Иуду своего великосветского общества! Или вам угодно видеть во мне заклейменного Каина?

Когда он говорил, на его перекошенном злобной судорогой лице играла усмешка, исполненная холодного презрения и злобы к обсуждаемой персоне. Усмешка эта так терзала сердце и вместе с тем так иссушала и губила все, что было в человеке живого и истинно человеческого, что Долгорукая, при всей своей природной смелости, не могла не вздрогнуть, видя, насколько разнуздан и страшен сделался ее нынешний собеседник. Исполнившись презрением к порочному иностранцу, она заявила дрожащим от едва сдерживаемого гнева голосом:

– Я здесь не для того, чтобы выслушивать ваши обвинения. Я переступила порог этого дома исключительно по просьбе Александра Сергеевича.

– И что же он просил мне передать?

– Что он вас прощает!

Произнеся эти слова, княгиня пытливо взглянула на Дантеса, и тогда он, мигом позабывший свою браваду и будучи не в силах вынести этого осуждающего взгляда, отвернулся к окну. На какое-то время повисло неловкое молчание, а затем Дантес резко обернулся к своей гостье и холодно отчеканил: