Мой дедушка застрелил Берию - [11]

В конце января 1943 года, 40-я армия, которой на тот момент командовал Москаленко, выдержав мощный контрудар врага, смогла удержаться на южном фасе Курской дуги. Отсюда после отражения июльского наступления она начала победоносное продвижение к Днепру. По замыслу фронтовой операции 40-я армия должна была действовать на второстепенном направлении фронта, прикрывая с севера главную ударную группировку. Но Кирилл Семенович, говорит Ф. Д. Давыдов, исходя из складывающейся ситуации, сумел сделать второстепенное направление основным, и командование фронта, видя эти успехи, вынуждено было усилить 40-ю армию вначале одним, а затем и вторым танковым корпусом, несколькими стрелковыми дивизиями и артиллерией...

И вообще, как пишут многие знавшие Москаленко по совместной службе, на фронте было хорошо известно всем о его личном бесстрашии и способности к немедленным активным действиям. Сам Сталин называл его за это «генаралом наступления».)

...В силу загруженности учебой (а также из-за обрушившейся на меня пестроты столичной жизни), во время пребывания в институте мое увлечение литературой отодвинулось на второй план. Я даже в институтской стенгазете не участвовал, хотя и сочинял время от времени потешавшие друзей припевки про однокурсников: «Железный Феликс есть у нас — такой же пидор, как и Стас, а Гена Чобанян — хитрее всех армян», — ну и в таком же духе про всю институтскую общагу (которая, кстати сказать, имела официальное название «Дом Горняка»).

Опять возвратился к стихам я уже только в Донбассе, куда вернулся три года спустя, вылетев из института за «академическую неуспеваемость», заключавшуюся в несдаче зачетов по физкультуре, на которую я не ходил целых два курса, но что обнаружилось только под конец третьего. Собственно, в начале первого курса я было попробовал заниматься спортом, как остальные, но, пробежав пару кроссов, всколыхнул себе под пробитым батиным молотком черепом такую боль, что перестал и думать о подобных опытах. Показав преподавателю военный билет, где вследствие этой травмы мне была вписана четкая запись: «в мирное время не годен, в военное годен к нестроевой» и стояла соответствующая статья, я с полным правом перестал посещать уроки физподготовки и использовал это время для других, более важных дел — пил пиво в прилегающем к институту Парке культуры и отдыха имени А. М. Горького или готовился к каким-нибудь семинарам и коллоквиумам в какой-нибудь из пустующих аудиторий. И вдруг под конец третьего курса выплыло, что у меня нет ни одного зачета по физре! И началось та-ако-о-ое-е...

Я тыкал всем в нос свой военный билет, лепетал что-то про сотрясение мозга, но никто меня не хотел и слышать. Я говорил, что не могу пробежать и ста метров, чтобы потом не страдать от головных болей, а мне говорили, что надо сдать все пропущенные нормативы и отработать все кроссы за прошедшие два года, от одной мысли о чем у меня сразу же темнело в глазах.

Само собой, что встал вопрос о моем отчислении.

— Да что ты, в конце концов, телишься? — не выдержал, глядя на все это, один мой шебутной институтский приятель, которому я как-то проговорился о своем родстве с Москаленко. — Немедленно езжай к своему деду и расскажи обо всем случившемся.

— И чем он тут сможет помочь? — возразил я с сомнением в голосе. — Наш институт ведь не военный...

— Ну, ты даешь! — аж задохнулся друг от моего невежества. — Да ведь он же у тебя — маршал! Член ЦК КПСС! Депутат Верховного Совета! Да стоит ему только позвонить сюда, и наш поручик (так мы называли между собой ректора Горного института Владимира Ржевского) будет стоять навытяжку и отвечать: «Так точно! Будет сделано! Слушаюсь!..» Звони немедленно, если не хочешь вылететь!..

Но я — не позвонил.

Я помнил рассказ о том, как в свое время к нему приезжала одна из его племянниц (папина двоюродная сестра Светлана Кириченко), попросившая помочь ей поступить в МГУ.

— Вот тебе моя дача, — сказал на это Кирилл Семенович, — вот машина. Живи тут, готовься к экзаменам, гуляй по Москве... Но никуда звонить и ни о чем никого просить я не буду. Поступать ты должна сама.

Пожив два дня на маршальской даче, племянница оценила перспективу и, не будучи дурой, срочно возвратилась к себе домой в Днепропетровск и поступила там в Индустриальный институт, который не только с успехом закончила, но и осталась после окончания в нем работать. На одно поколение позже примерно с такой же целью к Москаленко приезжал и мой двоюродный брат Сашка Каравай, рассчитывавший на его содействие при поступлении в какую-то из особо элитных мореходок. Но результат был тот же — живи, ешь, пользуйся всем, что тебе необходимо для дела, но поступай самостоятельно.

Поэтому я и не позвонил. Я ведь как раз и дожидался все это время момента, чтобы встретиться с ним не беспомощным просителем, а хотя бы чуть-чуть на равных! Как же я мог прийти к нему на первую встречу в качестве — неудачника?

Ну выгонят, так выгонят, решил я. На следующий год приеду с хорошей характеристикой и восстановлюсь. И уж тогда сразу же отыщу его и представлюсь...

И, увидев на доске объявлений приказ о своем отчислении из института, я со спокойной душой собрал свои небогатые манатки и отправился в Донбасс.