Мой брат Том - [50]

Но одно слово Пегги опрокинуло все расчеты и предположения.

Отца хватило еще на один зловещий вопрос:

— А ваш отец об этом знал, Пегги?

Он понимал, что вопрос будет тотчас же опротестован, но мне кажется, ему хотелось снять с Пегги тяжесть вины и переложить ее на Локки. Но Пегги молчала, что само по себе уже было ответом, а судья Мастере отчаянно колотил в стену молотком, призывая к порядку, а Страпп вперемежку с протестами кричал на Пегги:

— Ни слова больше, Пегги, слышите? Молчите и не отвечайте ни на какие вопросы, все, что вы теперь скажете, будет свидетельством против вас самой!

Наконец судье Мастерсу с помощью полицейских удалось кое-как водворить тишину, и он обратился к моему отцу с бессильной злостью в тоне:

— Мистер Квэйл, примененная вами тактика допроса положительно вышла за пределы допустимого, и я должен констатировать, что был прав в оценке вашего поведения на этом суде.

Но это были только слова, пустые слова, они уже не имели значения, ничто уже не имело значения. Для многих в этом зале все рухнуло, развалилось, рассыпалось в прах — для Локки, для Пегги, для Тома, для меня и для отца тоже, да, да, и для него. Он молча подошел к столу, где Том, казалось, висел в воздухе, точно освежеванная овца, подвешенная на тысяче невидимых крюков. Он снял очки, собрал и аккуратно уложил в портфель все бумаги — судья тем временем успел объявить перерыв — и с минуту постоял около Тома с рассеянным видом, будто недоумевая, из-за чего, в сущности, весь этот переполох. Он был не похож на самого себя. Так мог выглядеть человек, добровольно предавший себя во власть стихиям или богам Олимпа — какой-то далекой, вне нас существующей силе.

Миссис Макгиббон суетилась около Пегги, которая точно окаменела на месте, глубоко втянув голову в плечи. Но когда подошел Том, она встрепенулась и, отстранив мать, прильнула к его груди головой, а он только терся щекой об эту обкорнанную головку, как ласковая кошка трется о ногу или руку того, в ком чует ответную ласку.

— Ничего, Пег, ничего, — повторял он в каком-то оцепенении.

Потом ее оттащили, а я, подхватив Тома под руку, увел его в другую сторону, и на том словно бы кончилась целая эра нашей жизни.

Всякая юстиция имеет свои кулисы; следующие дни ознаменовались усиленной закулисной деятельностью. Судья Мастере в закрытом заседании вынес то единственное решение, которое можно было вынести. Против Локки и Пегги было возбуждено судебное дело, и Страпп позаботился о том, чтобы слушалось оно немедленно, пока не остыло общее сочувственное к ним отношение. Разбор дела занял ровно полчаса; отец на нем не присутствовал. Оба признали себя виновными в уголовно наказуемых действиях, так что присяжных созывать не понадобилось, но факты были представлены в несколько сдвинутом виде, и в конце концов обвинение против Локки свелось к преступной небрежности и укрывательству, а вина Пегги была квалифицирована как необдуманный поступок, приведший к пагубным последствиям.

Локки был приговорен к штрафу в пятьсот фунтов; что же касается Пегги, то ввиду ее молодости и безупречной репутации суд счел возможным ограничиться тем, что взял с ее отца обещание принять меры, чтобы она никогда больше не подвергалась пагубному риску совершить преступление против закона.

17

Нетрудно было, в общем, представить себе, какие меры примет Локки, но даже Том не ожидал, что все произойдет так скоро.

Том после суда ушел в буш, к Берковой переправе, ночевал в палатке, а днем бродил по Биллабонгу, стрелял лисиц и зайцев, ловил рыбу и в меру своих сил старался не поддаться отчаянию.

Однажды утром в редакцию «Вестника» позвонила Грэйс Гулд и сказала мне:

— Тебе известно, что Пегги Макгиббон сегодня дневным поездом уезжает из Сент-Хэлен?

— Что ты говоришь! Куда?

— В Каслмэйн, — сказала Грэйс. — Но это держат в секрете.

Времени оставалось в обрез. Грейс поступила как настоящий друг. Она случайно узнала об отъезде Пегги из разговоров отца, начальника станции. Нужно было срочно разыскать Тома. Не помня себя я кинулся в скобяную лавку, где работал один из близнецов Филби, в надежде выпросить у него мотоцикл. Тоду Филби не очень хотелось доверять свой старенький, но тщательно ухоженный «БСА» такому неопытному мотоциклисту, но в конце концов он сдался.

— Только ради бога, Кит, будь осторожен, — несколько раз повторил он, заводя мотор.

Я пронесся по городу с самой большой скоростью, на какую мог отважиться, и свернул к дальнему мосту, расположенному ниже по течению реки. Мост был узкий, прямой и на другом берегу упирался в грунтовую дорогу, которая вилась меж полей пшеницы, а дальше огибала заросшую камышом топь, минуя несколько одиноких, заброшенных домиков. В одном месте дорога была перегорожена железными воротами; ворота эти Шортленд, владелец приречных угодий, часто держал на запоре, и я молил бога, чтобы они не оказались запертыми на этот раз. Еще издали я увидел, что створки плотно сомкнуты, но цепь висит свободно, и, соскочив с мотоцикла, я развел створки в стороны, провел мотоцикл между ними, снова закрыл ворота и в облаке красной пыли помчался дальше, туда, где у крутой излучины открывался в чаще кустарника неширокий просвет, — это и была Беркова переправа.